– Ты, – вскользь бросил Леший. – Очень толстый. И
надоедливый. Отвянь, не путайся под ногами. Я серьезно – насчет памяти. Бывали
случаи, что она забредет куда-то – и не знает, как домой вернуться. И на работе
у нее последнее время из-за этого большие проблемы.
– Вы знаете, где она работает? – поинтересовался Антон.
– Ну, такого одного места вообще-то нет… – замялся Леший.
– Понятно: лицо без определенных занятий, – гнул свою линию
непреклонный сержант.
– Да ладно-ка! – обиделся Леший. – Я только имел в виду, что
она по договору работает в разных местах, а так-то у нее совершенно
определенная профессия. Лида – дизайнер. И классный дизайнер, скажу я вам! Вот
вы бывали, к примеру, в клубе «Ля ви он роз»?
– Лови… кого лови? – насторожился Антон.
– Да нет, это по-французски – «Жизнь в розовом цвете», есть
такая песенка у Эдит Пиаф, слыхали?
Антон многозначительно промолчал.
– Нет, конечно, вы не могли ходить в этот клуб, он ведь
женский! – хихикнул Леший. – Может, вам приходилось… – Он обернулся к Чуваевой,
но тотчас затряс головой: – Извините. Там для богатых, увы. Для очень богатых!
Туда ходят жена мэра, и губернаторша, и эта безумная теледива, как ее… Тамара
Шестакова, и наша «яблочница» Нелли Собакина, и жена знаменитого Бусыгина.
Мужик, понимаете, в колонии парится, а она шейпингом в «Ла ви он роз» развлекается!
– Ну так ведь Бусыгин успел все имущество на ее имя
переписать, – скандальным голосом сказала вдруг очнувшаяся Чуваева. – Все эти
магазины, к каким нормальному человеку теперь и подступиться нельзя, это ж все
ее, Бусыгиной! А ведь ему присудили: столько-то лет с конфиксацией имущества.
Черта с два! Вернется с зоны – и вся конфиксация псу под хвост. У женушки и то,
и се, и пятое, и десятое… вон, даже подвал отрыла под универсамом, там,
говорят, такие теперь ряды торговые, что с ума сойти!
– С ума, – согласился Леший. – Кстати, мы несколько
отвлеклись. И эти ряды, и «Ла ви он роз» оформляла Лидочка. – Для наглядности
он подергал девушку за руку, но та стояла, чуть покачиваясь и полузакрыв глаза,
словно задремала. – Мы с ней на этой почве и познакомились: она мне кое-какие
заказы давала. Я ведь художник, и тоже, знаете, не из последних!
Он приосанился, но тотчас спохватился и с жалостью взглянул
на Литвинову:
– Вот навалилась вдруг на человека беда… Она рассказывала,
что год назад упала, подвернула ногу, ударилась головой. И с тех пор… Она все
время носит при себе документы, чтобы можно было сразу узнать, кто она и где
живет. И друзья, знакомые ее все время пасут, прозванивают, проверяют,
вернулась ли вечером домой.
– Она что, незамужняя? – поинтересовался Антон.
Леший кивнул.
Струмилин перевел дыхание.
– Вроде есть какой-то кавалер… – протянул Леший.
Струмилин стиснул зубы.
– А скажите, Семикопный, – вкрадчиво поинтересовался Антон,
– ваша знакомая только провалами в памяти страдает или заодно клептоманией?
Леший так и вытаращился. Глаза у него и без того большие,
особенно для изможденного лица, так теперь он сделался похож на свежевываренную
креветку, тем паче что резко залился краской.
– Поосторожнее, мент! – так грозно сказал Антону Леший, что
тот отшатнулся и даже забыл оскорбиться. – Не надо шить дело порядочному
человеку!
– Ничего себе порядочному! – в один голос возмутились
Чуваева и Бордо. Переглянулись чуточку испуганно – и зачастили, перебивая друг
друга:
– Она нас всех ограбила! Все купе! Обчистила! Похитила наши
вещи! У меня украла кошелек и кольцо!
– А у меня бумажник, карту «Виза» и «Ролекс», мой «Ролекс»!
И молодого человека тоже ограбила… Вы почему молчите, молодой человек?
Струмилин пожал плечами и вдруг ощутил на себе взгляд
Литвиновой. Взгляд уже не такой тупой и сонный, как прежде. Что-то в нем
металось, какая-то мысль, а может, попытка понять, что происходит. Или девушка
просто удивлялась, что он молчит и не обличает ее перед ошеломленным приятелем?
– Не может быть… – пробормотал Леший, запустив обе руки в
волосы и с силой ероша их, отчего шевелюра приняла уж совершенно дикий вид. –
Не может…
Антон поперхнулся, но тотчас стал по-прежнему суров.
– Да нет, быть такого не может! – горячо воскликнул Леший. –
Зачем ей? Она не нуждается! То есть денег, конечно, никогда не бывает слишком
много, но все-таки! Она как раз заработала в своем клубе за одну штучку
классную, поехала в Москву купить себе кое-что…
– Минуточку! – перебил Антон и повернулся к вагону, где на
подножке все это время висела, навострив ушки, Людочек, напрочь расставшаяся с
бредовой идеей уборки. – Где Литвинова садилась?
– Билет у нее от Москвы, это правда, но в Москве это купе
было пустым совершенно, я точно знаю. То есть она села в Северолуцке, я еще
удивилась, когда проверяла билеты, а потом подумала: какая мне разница?
– А ты ее не спросила, почему садилась в Луцке, если билет
от Москвы?
– Да ты понимаешь… – зашныряла глазами Людочек, – если
честно, я не видела, как она садилась.
– То есть?! – нахмурился Антон. – Каким же образом она
прошла? Не с неба же свалилась?!
– Не с неба, не с неба, успокойся, – послышался суетливый
мужской голос. – Она садилась через последний вагон, и не одна, а с любовником.
* * *
Какое-то беспокойство не давало ему покоя все это время, так
и грызло, так и точило! Хотя жизнь редкостно ополчилась против него именно в
эти недели. Полное ощущение, что на Джейсона некто неведомый напустил порчу,
выражаясь языком его предков. Акции «Вуул Полякофф» упали в цене с
внезапностью, заставлявшей предположить не случайность, а злой умысел.
Невиданная засуха обернулась страшными пожарами, буквально за сутки
уничтожившими гектары пастбищ. Хуже того – несколько самых ценных отар
оказались отрезаны огнем и погибли, и в довершение всего недоумок Скотт
Каслмейн, не дождавшись решения суда, который, наверное, позволил бы ему
(вернее, овечке Джейси!) внести залог, попытался покончить с собой в тюрьме.
