– Ага, всю жизнь мечтал! – огрызнулся я, подхватывая опрокинутый табурет и запуская им в спину ближайшего китайца.
Бой был кровавым и страшным. В ограниченном пространстве китайские наёмники не могли успешно реализовать численное преимущество. Стрелять в общей толчее было рискованно, слишком велика опасность попасть в своих. Хотя всё равно стреляли…
Потом в ход пошли ножи, кулаки и зубы. Я видел, как отец Виссарион душил китайца, а тот пытался прокусить ему руку. Бывший конвоец, по-медвежьи рыча, схватился с невероятно вёртким противником, который, дико крича, бил во все стороны руками и ногами.
Матвей дважды падал и дважды поднимался, а потом вдруг одним движением поднял дубовый стол и просто накрыл им китайского мастера, словно прибив мухобойкой надоедливое насекомое.
Рядом со мной боролся с двумя противниками сразу могучий купец Митрофанушка, половина его лица была залита кровью, льющейся из ножевой раны над бровью. Моряки, спина к спине, работали кулаками, как поршнями, и уже четверо китайцев валялись у их ног.
Лысый чиновник, скользя, как тень, и появляясь в самых неожиданных местах, бил врага тонким стилетом в спину. Одной левой. Правая, пробитая случайным револьверным выстрелом, висела вдоль тела. С кончиков пальцев быстро капала кровь.
Я успел побоксировать с двумя противниками, хорошо отделав одного, когда меня оттеснили куда-то в угол, где неожиданно инициативу перехватил фон Браунфельс.
Хладнокровный немец отбросил разряженный револьвер. В его руках появилась обычная трость с серебряным набалдашником, которую он использовал как дубинку.
– Фы всерьёз натеетесь остановить меня, сэр Строгофф? Меня?! О, майн готт, я убил сфоего первого противника, когда фы лишь только ступили на землю Британии!
– Неужели? – я легко поднырнул под его удар и дважды впечатал кулаки ему в живот. Немец отлетел к стене, с трудом выравнивая дыхание.
– Английский бокс?
– Рад, что вы о нём слышали.
– Мальчишка…
Я вновь ушёл от двух взмахов и хорошим прямым расквасил негодяю нос.
Он прорычал нечто невразумительное, а в следующий миг моё предплечье обожгла холодная сталь. В трости пряталось тонкое лезвие шпаги.
– Это бесчестно, – возмутился я, но острый клинок замер у моей переносицы.
– Труг мой, – чуть гнусавя, усмехнулся немецкий агент, – фы не поверите, но те же самые слова сказал мне сэр Эдвард Челлендер. Когда я фсадил нож ф его рыхлую тушку…
От первых двух выпадов мне каким-то чудом удалось увернуться. Потом была стена, я невольно зажмурил глаза, и тут грохнул выстрел. Мой противник, не опуская клинка, удивлённо уставился на струйку крови, быстро бегущую у него из груди. Голубые глаза немца начали стекленеть…
– Как это… как фы посмели?..
Грохнул второй выстрел. Немец вздрогнул всем телом, закусил губу, покачнулся и упал на колени. Шпага-трость звонко воткнулась в деревянный пол.
– Он убил моего отца, – тихо пробормотала мисс Челлендер, держа обеими руками дымящийся револьвер. Я успел прыгнуть вперёд, чтобы подхватить её, почти теряющую сознание.
– Фы всё равно не… успеете, потому что он…
Это были последние слова немецкого шпиона, заговорщика и авантюриста Фридриха фон Браунфельса. Негодяй рухнул на бок, поджав колени к животу, и из уголка рта показалась розовая пена. Всё. С этим всё. Он заслужил.
– Майкл, вы живы…
– Вашими молитвами, Энни, – я поставил её на ноги и, невзирая на грохот боя, крепко расцеловал в обе щеки. – Вы спасли мне жизнь, я ваш вечный должник!
– Это намёк или уже предложение?
– Скорее второе, чем первое, – не задумываясь, признал я и, осмотревшись, крикнул: – Матвей!
– Чё? – откуда-то из кучи-малы прогудел старый казак.
– Не одолжите свой кинжал?
Мгновением спустя мы с рыжей англичанкой едва увернулись от воткнувшегося в стену длинного кубанского кинжала с отделанной серебром рукоятью. Мне с трудом удалось его выдернуть и сунуть за пояс.
– Я покину вас ненадолго.
– Куда вы?
– Спасать государя, – не вдаваясь в детали, я вновь прильнул к розовым губкам мисс Челлендер, срывая свежий поцелуй.
Стоило ли тратить время, объясняя ей, что мне необходимо опередить императорский поезд, потому что эта засада не единственная и если отсюда уже подали условный знак, царю Александру грозит другая опасность. Куда страшнее…
– Вы же вернётесь, Мишенька? – едва не плача, спросила Энни, крепко-крепко прижавшись к моей груди.
– Обещаю, – соврал я, не будучи ни в малейшей уверенности, что справлюсь. – Просто подожди меня. И ни во что тут не вмешивайся!
– Обещаю, – так же искренне соврала рыжая англичанка, пряча револьвер за спину и тихо взводя курок. Что ж, это означает лишь то, что мы действительно та ещё парочка…
Минутой позже, лавируя между дерущимися и перешагивая через трупы, я выбрался из страшного трактира. На моих губах ещё горел поцелуй рыжей англичанки, самой отважной и прекрасной девушки на свете. Отвязав чужого коня, я влез в седло и попытался пустить жеребца вскачь. Как же!
Подлая скотина сначала заартачилась, пытаясь бить крупом, но я умею обращаться с такими капризными типами. Натянув удила и завернув голову коня, я крепко врезал ему ладонью по ушам, после чего перепуганное животное мигом предпочло подчиниться.
Ветер бил в лицо, конь нёсся бешеным галопом, северное солнце слепило глаза, а холодный воздух обжигал лёгкие. Восторг и ярость насыщали кровь каким-то пороховым бешенством. Я ни о чём не думал, ничего не боялся, голова была настолько восхитительно лёгкой, а мысли прозрачно-хрустальными, что, казалось, я видел весь мир через каждую пылинку, чувствовал всей кожей любое колебание воздуха, оставленное крыльями мотылька.
Где-то далеко на горизонте мелькали блики, царский поезд ранним утром выдвигался на старую дорогу к Петергофу. Высокие казачьи пики с флажками яркими пятнышками выделялись над сине-зеленой полосой перелеска. Меньше чем через час они будут тут. Надо успеть? Успеем, да-а!
Поднятый над кустами ружейный ствол я заметил слишком поздно. Тело отреагировало быстрее, чем разум, – резко подняв коня на дыбы, я свесился вниз, и предназначенная мне пуля пробила шею бедного животного.
Жеребец пронзительно заржал и, сделав два прыжка вбок, рухнул в траву. Меня выбросило из седла, словно тряпичного Арлекина. Господи, да каким чудом я вообще голову не свернул, кто бы знал…
По счастью, от страшной боли в боку я даже не пытался встать, а дважды перекатился в сторону кустов. Вторая пуля выбила фонтанчик чёрной пыли на том месте, где только что была моя спина. Собственно, только сейчас, окрепнув задним умом, как и все русские, я вдруг понял, что дважды (трижды?) чудом жив, потому что острейший кинжал старого конвойца всё ещё торчал у меня за поясом, и если б я сам на него не напоролся…
