А кто сказал, что грань между жизнью и смертью непреодолима?! Дорога отсюда туда давным-давно и накатана, и утоптана, и никому до сих пор не удалось её миновать. Есть масса способов угодить в Пекло, а вот обратно выбраться — это уже сказка о дохлой принцессе. Чтобы оказаться рядом со своими, можно просто сунуть голову в петлю, но и тогда рискуешь оказаться совсем не там, куда ломился, — наверняка для павших в бою и для самоубийц в Пекле предусмотрены разные номера, и обслуживают их там по-разному. Нет, так едва ли возможно их отыскать, а если и свершится такое чудо, то чем может помочь покойник покойнику… Путь, которым предлагает следовать брат Ипат, кажется более надёжным. И лучше не вникать в подробности — чем больше знаешь, тем меньше причин на что-то надеяться. Кстати, а сам-то Ипат где?
Соседняя кровать была пуста, хотя настенные часы, на которые падал свет заоконного фонаря, показывали начало первого ночи. И куда он делся? Пошёл превращать ртуть в золото или слизняка-администратора — в жабу? Колдун хренов, инок смиренный… Не за бутылкой же кефира он ходит до сих пор… А может быть, его всё-таки повязали? Или всё это время он разыгрывал спектакль, который теперь закончился? Не лучше ли задуматься об этом поутру, а пока попытаться ещё раз пробиться сквозь безмолвие неосязаемых пространств… Стоп! Откуда в голове взялись эти слова — «безмолвие неосязаемых пространств»? Он понимал, что это не его слова, и в то же время откуда-то знал: это точное название того, что предстоит ему преодолеть, прежде чем он сможет стать девятнадцатой единицей живой силы или какой там ещё — мёртвой, дурной, нечистой — неважно…
Сон упорно не хотел возвращаться, но и бодрствовать тоже особого повода не было. Значит, надо просто встать и попытаться таковой повод найти — прогуляться, посетить какое-нибудь злачное место, схлопотать приключений на свою голову, дойти пешком до океана, а там пуститься вплавь… Всё! Хватит бредней! Если до утра брат Ипат не обнаружится, придётся продолжать двигаться в намеченном направлении, но уже в одиночку. Одному, конечно, труднее будет добраться туда, не знаю куда, но, кроме Ипата, не с кем, а он куда-то пропал, даже записки не оставил. Может быть, вышел прогуляться, и его повязали? Нет, тогда бы и его уже сейчас везли бы в синем воронке в неизвестном направлении, на ходу снимая допрос. Ну и что? Никаких наказуемых деяний за ним не числится, и чем вызван дружный интерес церкви и государства к его скромной персоне, совершенно непонятно. Вот и был бы случай выяснить…
Итак, куда мог подеваться среди ночи беглый монах в городишке тысяч на шесть народу с одной баней, двумя кинотеатрами, тремя церквями, придорожным рестораном и дирижаблестроительным заводом? Одно точно — не в церковь пошёл. Может быть, он решил возместить себе годы всяческого воздержания и предаться всяческому пороку? Правда, место для этого здесь не слишком пригодное, но если брату Ипату что-нибудь втемяшится, то с последствиями лучше смириться заранее.
Онисим резким движением сбросил с себя одеяло, поднялся и начал одеваться. Через пять минут он уже бросил ключ от номера заспанному администратору и не спеша двинулся к выходу.
— Эй, ты куда это?! — встрепенулся администратор. — А платить кто будет?
— Я ещё никуда не уезжаю, — ответил Онисим, останавливаясь. Для того, чтобы затевать скандал, момент был явно неподходящий.
— А мне откуда знать? Один ушёл — и нету, а теперь другой куда-то сваливает. Расплатись за двое суток и гуляй себе сколько хочешь. Мне и раньше показалось, что вы с приятелем подозрительные типы — пришли без вещей, а значит, и смыться можете налегке. — Он потянулся пальцем к красной кнопке, демонстративно торчащей посреди стойки. — Плати или городового вызову. Тут Управа в трёх минутах за углом.
Сейчас можно было в прыжке воспарить над стойкой и заехать бедолаге пяткой в лоб, после чего тот надолго утратил бы способность сыпать угрозами и вообще шевелиться. Но пока нет ясности с Ипатом, лучше обойтись без лишнего шума, да и потом неплохо бы подольше не привлекать к себе постороннего внимания…
— Заткнись, скотина. — Онисим подошёл к стойке, на ходу снимая с шеи идентификационную карточку. — Подавись. — Он воткнул карточку в прорезь кассового аппарата, и с его счёта в банке «Ветеран» моментально снялась двадцатка.
— Вот теперь тебя люблю я! — нараспев заявил администратор. — Простите, гражданин любезный, что плохо о вас подумал. Но тут какая только шушера не бродит. Приходится быть начеку… Может, ещё чего-нибудь изволите?
— Где тут можно хорошо посидеть? — спросил Онисим, вспомнив, что со вчерашнего утра ничего не ел.
— Только в станционном буфете, — с готовностью посоветовал администратор. — Всё остальное сейчас закрыто. Глушь, знаете ли…
Он явно хотел продолжить разговор, но Онисим уже шёл через площадь, освещённую лишь парой фонарей, в сторону переулка, ведущего к станции. Сразу же после того, как он расплатился, у него возникли смутные предчувствия, что эта ночь добром не закончится — даже пропало желание искать приключений, но проходить ещё раз мимо кретина за администраторской стойкой хотелось ещё меньше.
Городок казался вымершим, и на всём пути до станции не обнаружилось ни одного прохожего, только собаки из-за высоких заборов встречали его сдержанным лаем. До двухэтажного станционного здания, на котором неоновой зеленью горело «Добро пожаловать в Репище», он добрался минут через пятнадцать. После тёмных запутанных переулков это место казалось центром мировой цивилизации — на скамейках в небольшом скверике расположилось несколько воркующих парочек, со стороны железнодорожных путей доносился грохот состава, проходящего мимо, а из буфета, который больше походил на летнее кафе под матерчатой крышей, сквозь треск атмосферных помех доносилось писклявое пение заморской поп-звезды Лизы Денди.
— Окрошку, сосисок с хреном и пива!
— Окрошки нет, сосисок — тоже, — буркнула буфетчица, не отрываясь от чтения тонкой книжки в мягком переплёте с трупом на обложке. — Здесь вам буфет, а не ресторан. Есть салат из квашеной капусты и бутерброды с ветчиной.
— Давай. — Онисим уселся за столик, и буфетчица, с явным неудовольствием отложив своё чтиво, выставила на стойку бутылку «Ячменного колоса» и тарелочку с салатом, забыв, видимо, о бутербродах.
— Забери. Вас много — я одна, за каждым не набегаешься.
Онисим огляделся по сторонам, но, кроме себя, не обнаружил ни одного посетителя. Спорить не хотелось. Казалось, что к нему снова подбирается то состояние, когда вообще ничего не хочется. Он подошёл к стойке, взяв бутылку за горло, большим пальцем сорвал с неё пробку и не спеша влил в себя содержимое.
— Ещё дюжину, — потребовал Онисим, и буфетчица, милостиво решив, что перед ней серьёзный клиент, взялась за сервировку стола — батарея бутылок, горячие бутерброды, расчленённая селёдка, присыпанная лучком…
Всё, теперь можно если не расслабиться, то хотя бы отвлечься. Благо есть чем заняться в ближайшие часа полтора. В конце концов, военные действия на том свете никуда не денутся, и, чтобы попасть туда же, куда угодили парни, надо, как и они, погибнуть в бою или хотя бы в драке — впрочем, и тут бабуля надвое сказала… Просторы Пекла безграничны, и прежде чем на что-то решиться, надо хоть что-нибудь знать наверняка. Ясно одно — дальше смерти их не отправят, и как бы там ни плевались огнём безликие призраки, в тех краях быть разорванным пополам не означает гибель, только больно, наверное… Вот и получается, что посмертные муки стали для них продолжением здешних привычек. А может быть, ничего этого нет? Как закопали их в прибрежном песке, так они и лежат там, никого не трогают… Нет, эти сомнения на самом деле ничего не стоят. Что бы там ни было — всё равно надо двигаться в сторону того острова, о котором наплёл возле дольмена брат Ипат — иначе и жить-то незачем. Значит, вперёд — сквозь безмолвие неосязаемых пространств…
