– Спасибо. – Порывшись в кармане, он извлек оттуда знакомую бледно-голубую коробочку.
– Ты знал.
Макс открыл коробочку, извлекая на свет великолепное кольцо:
– Я надеялся. Но на всякий случай у меня был запасной план.
– Какой же?
Неужели он надеялся ее соблазнить?
– Моя мать.
Глаза Джиллиан изумленно распахнулись. Его мать? Да, эта женщина никогда не стеснялась быть безжалостной ради своей семьи и своей страны.
– Я рада, что до этого не дошло.
Достав кольцо из коробочки, Макс засмеялся:
– Она не такая уж страшная.
– Да что ты! Она страшнее Демьяна!
– Не думаю. – Улыбнувшись, он потянулся к Джиллиан, чтобы надеть ей на палец кольцо. Но она неожиданно отшатнулась, ощутив, что хочет любой ценой избежать его прикосновения.
– Я не имею права тебя коснуться? – Макс выглядел совершенно сбитым с толку.
– Я… – Она сама не понимала, что с ней.
– Тебе никогда не были неприятны мои прикосновения. – Макс сузил глаза.
– Нет, но…
Он мягко, но настойчиво прижал свой палец к ее губам:
– Меня не было рядом, и ты от меня отвыкла. Но я выведу тебя обратно к солнцу.
– Ты не солнце.
– Но ты – цветок. И должна вновь расцвести. – Откровенный взгляд придавал его словам оттенок непристойности.
– Прекрати выражаться, как арабский шейх!
Макс рассмеялся:
– Уверяю, меня вполне устраивает то, что я – гражданин Воларуса.
Она и не сомневалась. Нельзя было сильнее гордиться своим происхождением, чем гордился им наследный принц Воларуса Максим Юркович. Джиллиан тянуло к нему с неодолимой силой – и одновременно хотелось оттолкнуть его.
Она постаралась расслабиться, но мышцы спины и шеи по-прежнему не слушались ее, оставаясь в напряжении.
Макс, прищурившись, посмотрел на нее и настойчиво положил руки ей на плечи. Она почувствовала неловкость, ее вновь обуяло желание бежать, но она подавила его усилием воли.
Он подвинулся ближе. Она бессильно откинулась, не в силах освободиться, как будто ее придавило грузовиком. Ее охватила паника, она часто, тяжело дышала.
Он медленно провел пальцем по ее шее, остановившись там, где в страхе билась жилка, отсчитывая пульс.
– Кажется, ты слишком сильно реагируешь на меня.
– Да. – Она не знала, что с собой делать. Его тело было так близко, что она чувствовала исходивший от него жар. В прошлом этот жар казался возбуждающим и приятным. Часто, лежа с ним ночью, Джиллиан с радостью думала, что его тепло не дало бы ей замерзнуть даже в самые холодные ночи в ее родном доме на Аляске.
Теперь же, чувствуя совсем рядом тепло его тела, она ощущала себя в ловушке. И не могла понять, в чем дело.
Пальцы Макса настойчиво поглаживали ее шею вокруг точки, где по-прежнему лихорадочно колотился пульс.
– Твое тело бежит от моих прикосновений. Тебя тревожит моя близость.
– Не знаю, отчего это, – произнесла Джиллиан. Впрочем, она догадывалась. Его уход стал для нее катастрофой. От него она страдала сильнее, чем от многолетнего родительского безразличия. Ее нынешняя реакция была инстинктивной. Так реагируют на удар животные. Даже если от удара пострадали лишь чувства, даже если он причинил ей боль ненамеренно – все равно теперь ее инстинкты воспринимали его как угрозу.
Джиллиан не знала, сколь глубока ее боль, поскольку не осознавала всей силы своей любви. Но теперь она поняла одно: действительно, для нее любовь отнюдь не всегда несла лишь добро.
И только она сама могла изменить это.
Она полагала, что дело было в Максе. В том, что он отверг ее. Что не любил ее.
Но она могла бороться за него – если хотела, чтобы он остался рядом. А она этого хотела. Но она с ранних лет усвоила: иногда борьба не может привести к победе.
– Я пыталась. Но не смогла.
– Что ты пыталась сделать, mýla moja?
Украинские слова, означавшие «моя любимая», тронули ее сердце, несмотря на то что она чувствовала себя не готовой к прикосновению его пальцев.
– Я пыталась заставить родителей любить меня. Быть со мной.
– Даже если я не готов к любви, я хочу быть с тобой. Я хочу тебя. И всегда буду хотеть.
По его лицу она видела, что он обещает искренне. Она не до конца верила в то, что может положиться на его слова, но она так хотела верить в них! Это желание вызывало физическую боль, куда более острую, чем та, что давно притупилась, хотя по-прежнему не оставляла ее.
В темных глазах Макса неожиданно отразилось понимание.
– Ты надеялась, что, если будешь идеальной во всем, они захотят быть рядом с тобой?
– Да. Но получилось наоборот. Они считали, что я отлично обхожусь без них. Даже бабушка и дед не догадывались, как я страдала оттого, что Рича и Анналии нет рядом. Анналия до сих пор приводит меня как пример того, каким удачным может оказаться разумный выбор для всех заинтересованных сторон.
– Она считает, что, отказавшись быть твоей матерью, она поступила лучше для всех.
– По крайней мере, она так говорит.
Макс поймал ее взгляд:
– С ее стороны было бы гуманнее отдать тебя на удочерение.
– Бабушка и слышать об этом не хотела. Она настояла на том, чтобы самой вырастить меня. Они с дедом любят меня, хоть и не зовут меня дочерью.
– Они никогда не отказывались от тебя.
– Как от внучки.
– Но никогда не называли тебя дочерью, хотя именно они растили тебя.
– Они не могли.
– Потому что этим они признали бы, что твой отец, их любимый сын, – совсем не тот человек, каким они его воображали.
Джиллиан поразилась, насколько хорошо он ее понимает. Но тут ей пришло в голову, что в собственной семье Макс столкнулся точно с такой же проблемой.
– Именно так.
– Но ты все равно отличный боец.
– В других вещах. – Она пыталась опустить глаза, но не смогла.
– В важных вещах. – Его голос прозвучал необычно.
– В важных, но не в самых важных. – Джиллиан надеялась, что он поймет разницу.
Он непонимающе нахмурился. Что ж, придется объяснить. Впрочем, теперь она не возражала.
– После того как ты ушел, тогда, утром, я три дня сидела дома и рыдала, совершенно разбитая. – Она все-таки сумела отвести взгляд, не желая смотреть на то, как он воспримет ее признание. – Мне постоянно снились кошмары… я просыпалась от них и понимала, что это – всего лишь воспоминания.
