Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба
писательницы, если бы свекольная дама, не моргнув глазом, сказала – да, занят!
Она могла бы даже промолчать, просто кивнуть – и тогда многое, очень многое в
жизни Алены Дмитриевой и в жизнях других людей произошло бы по-другому,
совершенно иначе. Однако в том-то и дело, что административная особа глазом
своим, густо подкрашенным, моргнула. Вернее, заморгала обоими глазами с такой
явной растерянностью, что не заметить этого не могла даже величайшая раззява на
свете по имени Алена Дмитриева, которая, в принципе, дальше своего носа ничего
не видит. Но вот так случилось, что на сей раз ее зрение было обострено, и
замешательство дамы она приметила, и почуяла неладное, и прицепилась к
растерявшейся администраторше, как репей к дворняжке, и в конце концов вытянула
из нее стыдливое признание: да, в самом деле, люксов в коттедже два, один из
них занят, а другой…
– А другой?! – грозно вопросила
Алена. – Другой свободен? Правильно? Тогда почему нельзя меня в него
поселить? Он что, для кого-то зарезервирован? Что молчите? Имейте в виду, я не
собираюсь жить с вашей интеллигентной дамой в двухместном номере. Или вы
немедленно вручаете мне ключи от одноместного люкса в уединенном коттедже, или
я возвращаюсь в Нижний и через своего адвоката требую расторжения договора и
возврата денег.
У дамы с начесом возникло в глазах легко
читаемое выражение ненависти и чего-то еще, читаемого уже с затруднением. Она
мгновение смотрела на Алену в упор, потом опустила глаза, пожала плечами и
сказала:
– Ну, как хотите, госпожа Ярушкина. Я для
вас же старалась, честное слово. Я-то думала, вы не захотите жить в номере, в
котором только что умер человек.
Из дневника убийцы
Мне повезло. Я до безумия люблю то дело,
которым занимаюсь в жизни. Они меня возвышают над другими, эти проблемы,
разрешить которые я пытаюсь. Человек, даже труп, – частица природы. А что
может быть выше попытки овладеть тайнами природы? Ведь на самом деле мир не
стоил бы ничего, если бы не давал средств для своего изучения. Средство это –
наука. Не только потому, что она подсказывает пути для того, как исправить
ошибки природы. Да, и она, великая наша природа-матушка, совершает ошибки. Не
ошибается только тот, кто ничего не делает, а она – великая творительница… Но в
самом деле существование, борьба, смерть людей совершенно непонятны, если их брать
так, как они есть, если принимать, не пытаясь осмыслить. Это все полнейший хаос
и непоследовательность! Зачем борьба, волнения, страх, если все сами по себе
они ничем не связаны и вдобавок кончаются могилой? Разве стремления не такая же
нелепость, как неподвижность? Но взгляните на них как на воплощение
биологических законов, и все тотчас становится осмысленным и прекрасным. Вот
возьмите хотя бы улицу. Что это такое? Это артерия. Она разветвляется, давая в
стороны переулки – эти веточки, копирующие сосудистую сеть. По ним бегут люди.
Прохожие жмутся вдоль стен – это белые кровяные шарики; вот один вошел в дверь;
но ведь это он пронзил артерию и юркнул в самую паренхиму органа. А посредине
улицы несется главная масса: это ведь поток красных кровяных телец. Смотрите,
на углу крики, шум: кто-то нападает на мирно идущего человека и хочет его
избить. Сейчас же собирается толпа, со всех сторон подбегают милиционеры. Разве
это не фагоциты спешат обезвредить опасный микроб? Родильные дома, детские
сады, школы – разве это не участки костного мозга, где образуются и развиваются
молодые клеточные особи?
Да, кругом столько материала для созерцания! И
не просто для созерцания, но и для исправления. Тогда понимаешь, что ты –
только клеточка мироздания, но имеющая свое особое значение и место в космосе.
Уяснять это все – всегда высокое наслаждение. И даже житейские невзгоды, даже
недуги, даже потери не могут омрачить этих духовных радостей.
Нет, потери бывают разные… Но даже в час самой
горькой моей утраты мой дух поддерживают эти размышления!
…Помню, давно, еще когда все в моей жизни было
иначе, мы отдыхали на берегу моря в маленькой латвийской деревушке. Впервые
встретиться с морем… это было просто чудо. Голубое, бесконечное, оно казалось
мне любвеобильным сердцем, которое глубоко и умиротворенно дышит. Когда налетал
ветер и поднималась буря, темное, как свинец, море начинало бурлить, и тогда
было похоже, что оно задыхается от асфиксии. Раз ночью, невдалеке от крохотной
турбазы, где мы жили, загорелся дом – деревянный, на каменном основании,
простоявший, может быть, век, а то и два. Неведомо почему сделался пожар –
очень может быть, что и по криминальной причине. Меня это мало волновало. Куда
интересней был сам пожар и звук деревенского набата, такой странный для моего уха,
и две пожарные машины, которые примчались из города, издавая ужасный вой, когда
сгорело уже все, что могло гореть, и огонь погас сам собой, и только небо еще
краснело длинными полосами зарева.
Наутро мы пошли посмотреть на пепелище.
Отталкивающее зрелище: среди ровного ряда домиков безобразно торчали обугленные
развалины: кирпичи, глина, доски, камни образовывали плотную, бесформенную
кучу. Это была плотность и бесформенность инфильтрата после воспаления. А через
несколько дней эту кучу окружили люди с лопатами и носилками, стали разбирать
развалины. Началось рассасывание шрама. Вскоре все было очищено, мусор вывезен,
фундамент снесен. На месте безобразной кучи образовалась гладкая площадка.
Инфильтрат рассосался!
Почему меня так успокоила та картина? Почему
можно было поверить, что так будет всегда и в моей собственной жизни? Откуда
взялась эта наивная, детская надежда?
…Еще помню, когда мы в институте
присутствовали при вскрытии трупов и находили в легком, например, огромную
область, затромбированную сгустком крови, то можно было представить, что
человек этот, при всем своем благополучии в остальном, не мог жить с таким
участком, выключенным из кругооборота организма. То же самое и со мной сейчас:
какая-то эмболия души у меня.
Одно спасение: я пытаюсь найти способ, как
вылечить мою рану. Где найти антидот от яда, который меня отравил?
…Как странно: из крови больного человека или
животного делают вакцину для предотвращения того же заболевания у других.
Наука, созданная человеком, милосерднее человеческого сердца. Чтобы вылечиться,
ему надо не исцелить, а уничтожить другого.
Когда я перечитываю свои дневники последнего
времени, они кажутся мне бессвязными записками сумасшедшего. Да и любому
другому человеку, который прочел бы это, наверника захотелось бы опасливо
спросить: «Да в своем ли автор уме?!»
В своем?..
Отвечаю и себе, и другим: ну да, конечно. В
своем! Другое дело, что с некоторых пор все процессы, которые в обычном
организме направлены во благо – на исцеление, в моем подчинены прямо
противоположной цели: цели разложения и уничтожения.
* * *
– Что? – тупо спросила Алена. –
Что вы сказали?
