Он так и стал поступать. И какое-то время
Альгимантас не чуял обмана. Но ведь во всяком деле главное – на?чать, как
говорил советский президент с жутким пятном антихриста на башке. Правильно
говорил, между прочим. Сорок тысяч постепенно превращались в тридцать пять,
потом в тридцать, двадцать пять, двадцать... И в конце концов даже этот
самодовольный болван, который был уверен, что никакой русский тупица никогда не
посмеет и не сможет обдурить настоящего высокородного литовца, потомка, чем
черт не шутит, какого-нибудь крестоносца, пятьсот или сколько там лет назад от
нечего делать обрюхатившего какую-нибудь жмудинку (точно, жмудь – вот как звали
литовцев, не чухонцы они были, а жмудины!), короче, в конце концов Альгимантас
просек обман и начал сучить ножками. Состоялся крупный разговор. Стрелку,
короче, забили. Юоза сказал, что донесет на Володю. Володя только захохотал в
ответ и сообщил, что сядут в случае такого доноса они все – вместе с другом
Альгимантасом, который как-никак играл роль наводчика, а значит, был не только
пособником совершения преступления, но и соучастником. Ради бога, если
Альгимантасу охота сменить пошитый на заказ костюмчик на лагерный клифт, –
это его право: вольному воля, а пьяному рай, – но почему бы не поладить миром?
Где это сказано, в какие кодексы занесено, что литовцу и русскому непременно
надо доходить до ссоры и раздела совместно нажитого имущества? Почему не
продолжить столь плодотворное сотрудничество? Альгимантас простит Володю,
Володя простит Альгимантаса, они выработают новые условия сделки, при которой
никто никого не обидит.
– Хорошо, – помнится, сказал тогда
Альгимантас. – Очень хорошо. Но теперь я хочу пятнадцать процентов!
– Нормально, – ответил
Володя. – Я согласен. Считаю, ты заработал сумму, которую просишь. Пять
так пять.
– Я сказал – пятнадцать! – распялил
губы в улыбке Альгимантас, уверенный, что собеседник ослышался.
– Ты же сказал – пять! – оскорбился
Володя. – Первое слово дороже второго!
Начали судить да рядить, перешли на крик, на
взаимные хватания за грудки... Может быть, набив друг другу морду, они поладили
бы, пришли бы к какому-нибудь общему знаменателю, но, к несчастью, слишком
увлеклись выяснением отношений и громкими криками. Так орали друг на друга, так
пытались выяснить, кто более матери-истории ценен, русские или литовцы, что не
расслышали, как вернулась домой жена Альгимантаса, Диана. Была она баба
красивая, но еще более высокомерная, чем муж, а главное, чрезвычайно глупая.
Первым мужем ее был русский (ну, вот такая произошла с девушкой ошибка
молодости), и она из кожи вон лезла, стараясь заставить знакомых и друзей, а
главное, второго мужа об этом позабыть. Не было, казалось, во всем Вильнюсе,
где знамя русофобии держали чрезвычайно высоко, другой такой упертой ненавистницы
всего советского, а прежде всего – русского. Услышав цветистую брань, которой
украшает ее муженька какой-то ванька, Диана потихоньку пробралась к телефону и
вызвала милицию. Вернее, полицию, как ее теперь стали величать.
Приехали отборные литвины в черных мундирчиках
и отрывистыми, какими-то по-немецки лающими голосами потребовали спорщиков к
ответу. Как ни пытался их урезонить струсивший Альгимантас, его обвинили в
отсутствии национальной гордости (в ту пору в Литве это обвинение было не менее
серьезным, чем обвинение в отсутствии расового сознания в Третьем рейхе!), а
Володе заломили рученьки и начали его обыскивать. А у него при себе была такая
пластиковая папочка, в которой велся строжайший учет всех их расчетов с
Альгимантасом... Адреса ограбленных квартир, список взятого имущества, расписки
Юозы... Короче, следственной бригаде даже работать не надо было – весь материал
Володя имел при себе.
И в эту минуту он понял, что пора последовать
примеру многочисленных соотечественников и променять родину историческую на
родину этническую... Первым шагом был рывок, потом косой свинг в челюсть
ближайшего полицая, а затем – прыжок в окошко (Юоза жил, на счастье беглеца, на
первом этаже). Документы его остались на столе. В документах был указан адрес.
Но больше Володя по адресу прописки не
появился ни разу. Деньги и особо ценные вещи он ради осторожности держал в
квартире, которую снимал у одной тихой русской пенсионерки. Об этой явке не
знал никто из самых близких друзей, из самых надежных подельников. Там Володя и
отсиживался трое суток – пока верный человек добывал ему новый паспорт. Так
Лапиков стал Кутьковым, а после этого Володя спокойно перешел белорусскую
границу и вскоре оказался в Нижнем Новгороде, где жила его мать, вышедшая замуж
за нижегородца и успевшая к тому времени овдоветь.
Какое-то время Володя существовал очень даже
недурно – пока деньги были. И мать к нему в ту пору очень прилично относилась.
Но ютиться в однокомнатной хрущевке вдвоем было глупо – Володя купил себе
квартиру, причем в верхней, престижной части города, отремонтировал ее,
обставил. Приоделся. Женился на Ольге. Они съездили в загранку – в свадебное
путешествие в Турцию. Отдохнули на курорте, прибарахлились, кое-какой шопинг
совершили – для перепродажи здесь. А вернувшись, исполнили свою давнюю мечту –
купили джип «Чероки». Классный такой, вишневого цвета... В первую же ночь после
покупки, как он оставил машину на охраняемой стоянке, неизвестные доброжелатели
владельца этой стоянки организовали налет на его дом, стоявший тут же, в
десятке метров от охраняемых машин. Дом подожгли, стоянку тоже не помиловали.
Владелец погиб, машины сгорели, нижегородская милиция только руками
разводила... Оставалось утешаться, что не один Володя пострадал, человек
тридцать, а то и больше, лишились таким образом дорогущей импортной техники.
Почему-то это Володю не утешило...
Ущерб пострадавшим никто не возместил. Тем, у
кого тачки были застрахованы, еще удалось что-то выкачать из своих компаний. А
Володя застраховаться не успел. Он ходил в милицию, требовал чего-то. Но что
тут можно было требовать? И требовать нечего, и получить – тоже нечего.
Он и не получил. И остался без денег.
Практически с пустым карманом.
Надо было искать работу.
И тут Володя осознал, что он не умеет в жизни
ничего, кроме как воровать. А что? Что воровать? Из Нижегородчины никто не
эмигрировал, его профессиональный навык здесь был без надобности. Кое-как
перебивался случайными заработками. Кое-что из купленных прежде вещей пришлось
продать. А потом родился сын... Володя всерьез стал бояться, что Ольга не
выдержит хронического безденежья и слиняет к другому мужику – вокруг нее всегда
их вилось предостаточно. И тут Ольга первый раз привела к ним в дом свою
двоюродную сестру, у которой возникли домашние проблемы...
...Помнится, в тот вечер они играли в карты, и
Володе несколько раз подряд приходили туз и десятка пик.
– Карты смерти, – сказала Ольга,
которая была изрядно пьяна в ту минуту.
