Внезапно Поляков резко дернулся, повернулся...
и пузырь лопнул во второй раз, когда в руке отшатнувшегося Воропаева невесть
откуда появился пистолет.
– Не надо, не надо, – заговорил
Воропаев с примирительными интонациями. – Разговор записан здесь, –
он похлопал себя по груди, а потом махнул куда-то в сторону, – и в машине,
которая сейчас стоит за квартал от нас. Туда идет прямая трансляция, там сидят
мои люди. И сразу, чтобы пресечь всякие глюки с вашей стороны: разрешение на
ношение оружия у меня имеется. А также на прослушивание и запись частных и даже
некоторых служебных разговоров. Люди, которые меня сопровождают, работают в той
же фирме, что и я, они облечены соответствующими полномочиями. Запись нашего
разговора вполне может быть использована на суде, и даже, – он
ослепительно улыбнулся Полякову, – даже ваш братец-прокурор со своими
связями вряд ли выручит вас: нападение на невиновного человека, подтасовка
обвинения, превышение служебных полномочий, словом, да еще и вымогательство
взятки, да еще не просто вымогательство, а ее получение... Кстати, если вам
интересно, могу сказать о себе следующее: я работаю в достаточно серьезной
фирме, которая имеет на вооружении самую изощренную съемочную технику. Поэтому
факт моего задержания и пересчета денег зафиксирован на пленку.
Спокойно! – выставил он вперед левую ладонь (в правой руке по-прежнему
весьма профессионально держал пистолет). – Это не фиксирующая, а
передающая камера, сигнал принимается в той же машине, где идет аудиозапись.
– И деньги, конечно, меченые... –
простонал Зернов, на что Воропаев ответил обаятельной улыбкой.
– Боже ты мой, боже ты мой!.. –
Зернов взялся руками за голову и принялся вертеть ею, словно решил открутить за
ненадобностью: на что-де она ему нужна, такая бестолковая, бесталанная
головушка?! Нет, надо же так влипнуть... Так не распознать подставу...
А вообще, если честно, странно не это. Странно
другое: что столько сил неизвестной конторы брошено против двух каких-то
никчемных ментов.
Или конкурирующая фирма собирает компромат на
нового, недавно назначенного министра внутренних дел, как известно, ставленника
САМОГО, и тралит даже мельчайший планктон, не упуская при этом и крупную рыбку?
Зернов поразился собственной логике, а также
образности мышления и покачал головой уже не с отчаянием, а как бы с восторгом.
От восхищения собой, таким умным, у него даже слезы на глазах просохли, и он
разглядел, что Поляков больше не напоминает ком непромешанного теста, а
напряженно, недобро смотрит на Воропаева и подобрался так, словно намерен
кинуться на него, забыв о стволе, который противник направляет ему прямо в
грудь.
И голос Полякова прозвучал резко, словно
выстрел:
– Зачем тебе нужен мой брат?
Мгновение Воропаев смотрел на него пристально,
потом улыбнулся, убрал пистолет и выставил ладонь, будто для рукопожатия:
– Поговорим?
– С тобой говорить?! – так и взвился
Зернов. – О чем с тобой говорить?! Плюнь ему на поганую ручонку, Поляков!
Слышишь?! Плюнь!
– Заткнись! – не поворачивая головы,
проговорил Поляков – словно камнем в напарника швырнул.
Зернов умолк, словно этот камень попал-таки
ему в широко раскрытый рот.
– Я отключил аппаратуру, – сказал
Воропаев. – Все, что будет сказано сейчас, – не для протокола. Можешь
поверить.
Поляков вздохнул:
– Верить-то я, может, верю. Но не
понимаю.
– Сейчас объясню. Только для начала
скажу: если сговоримся... если ты и твой брат поможете мне, все записи, как
видео, так и аудио, будут уничтожены. Более того: деньги... кстати, не
помеченные, – бросил он в Зернова еще один камушек, – останутся у
вас. И в дополнение к этому твой брат получит не слабый гонорар.
– Тут вот какая штука, – пояснил
Поляков. – У нас с братом отношения поганые, хуже некуда. И если я стану
просить его кого-то тащить, он просто из вредности ни за какие коврижки, ни за
какие баксы не согласится. А если он узнает, что я прокололся, только
посмеется: я, мол, тебе говорил! Вот такие у нас семейные сложности. Я –
продажная тварь, он – шибко принципиальный. В семье, как говорится, не без
урода. Только вот вопрос: кто из нас конкретно этот самый урод?
– В генетике я слабо разбираюсь, в
патологиях всяких – тоже, – усмехнулся Воропаев. – Одно скажу:
тащить-вытаскивать твоему братцу никого не придется. Но я дам ему пять тысяч
баксов за одну информацию...
– Пя-а-ать... – выдохнул Зернов, а больше
ничего сказать не мог.
– Именно так, – кивнул Воропаев.
– Информация, надо полагать,
закрытая? – угрюмо спросил Поляков, снимая фуражку и нервно поводя ладонью
по стриженной ежиком, вспотевшей голове и вновь нахлобучивая фуражку.
– Да уж наверное! – хмыкнул
Воропаев.
– Дохляк почти стопроцентный, –
уныло сообщил Поляков. – Но... спросить-то хоть можно, о чем речь идет?
– В обмен на слово, что ты попробуешь
уговорить брата.
– Я так понимаю, в противном случае все
свои записи ты пустишь в ход? – полюбопытствовал Поляков со скучающим
видом, как бы для очистки совести, потому что ответ явно подразумевался сам
собой.
– Пущу, пущу! – кивнул
Воропаев. – Можешь не сомневаться.
– Для тебя это так важно? А впрочем, чего
я спрашиваю? Будь оно иначе, разве ты швырялся бы деньгами направо и налево?
– Логично, – согласился
Воропаев. – Да, для меня это очень важно. Более чем. Вопрос жизни и
смерти. Вернее, именно смерти...
Поляков остро глянул на него, покачал головой,
потом спросил:
– Так в чем дело-то?
– А слово насчет брата?
– Слово.
– Значит, так... – Воропаев помедлил, как
бы все еще не решаясь заговорить, потом махнул рукой: – Ладно. Кто-нибудь из
вас помнит дело о крупном хищении дизтоплива из нефтепровода? В облсуде, где
работает твой брат, оно рассматривалось ровно год назад. Группа Царегородского,
так их называли. За три-четыре месяца мужики очень хорошо поживились. Получали
информацию от стрелка группы быстрого реагирования Нижегородского предприятия
магистральных нефтепродуктопроводов Кузнецова, выезжали на место, оперативно
качали топливо, а потом сбывали его через сеть АЗС, принадлежащих одному
человеку... Счастливцев его фамилия. Да, такая вот веселая фамилия... Только
счастья она ему не принесла. Ни ему, ни его близким...
