– В какой он игре? – спросил я.
– Не знаю. – Бефстроган достал сигарету изо рта и будто удивленно посмотрел на сверкающий светодиод на ее конце. – Не стал лезть. Боюсь чем-то навредить. Зачем я оставил дома «квантум»!
Все боятся, даже такие спецы-теоретики по квантовой сети, как Олег. Все потом сокрушаются, зачем оставили компьютеры. А по-другому не бывает. Мы больше не представляем своей жизни без этих ящиков на столах. Наденешь на голову нейроинтерфейс, присоски прилипнут к вискам, и перед твоими глазами окажется мир квантовой сети, с его неограниченной информацией и бесконечной скоростью доступа. Когда-то, еще в моем детстве, мы пялились на экраны мониторов, сейчас же информация проецируется напрямую в мозг. Цвет, картинка, общение – можно жить, не выходя из виртуальной реальности. Все чудесно, если бы не одно «но».
Впервые этот феномен назвали «ложным зависанием». Кубиты квантовой информации, переписываемые с одного компьютера на другой, иногда не доходили до места назначения. Но оставались доступны, хотя квантовая адресация данных была довольно странной и не всегда расшифровывалась правильно.
Пространство Чендлера – так назвали квантовую область, в которой зависали данные, по фамилии ученого, исследовавшего это явление. К пространству научились обращаться. В нем начали хранить данные. Но записанные в него многопользовательские игры поглощали сознания людей. Сначала это были лишь одиночные игроки, с мокрыми стульями под собой, с истощенными от недоедания лицами, с подрагивающими пальцами и покрасневшими открытыми глазами. Присосавшиеся к вискам нейроинтерфейсы обхватывали их головы, словно пауки. Потом, прежде чем забили тревогу, по миру прокатилась целая волна зависаний. Отключи зависшего в сети игрока, и он навсегда останется пускающим пузыри идиотом. Человек должен вспомнить себя, понять, что он в игре, прежде чем вернуться назад.
– Зачем они это делают? – спросил Олег, когда мы стояли в прихожей и я размышлял, куда засунул свой зонт. В тусклом освещении светился кончик электронной сигареты. – Те, которые создают игры в пространстве Чендлера? Сколько их постреляли, и все мало. Сволочи. Хуже наркоторговцев.
– Кто-то ради искусства, – пожал я плечами. Олег хмыкнул. – Кто-то предпочитает уходить в собственные фантазии. Многие программеры так и поступили. Встречал я и таких, которые чувствуют себя демиургами, доказывая, что создают параллельные миры.
– Глупо, – сказал Олег.
– Разве? – Я достал у него изо рта сигарету и сунул ему в нагрудный карман. – Хорош курить. Ты никогда не был в игре, когда она завладевает твоим сознанием? Вокруг все становится настоящим. Только больше красок, больше полноты жизни.
– А ты был? Чувствовал?
– Конечно, и не раз. После этого трудно возвращаться в реальность.
– Но ты же вернулся?
Я промолчал. Складной зонт нашелся на нижней полке в бельевом шкафу. Я проверил, как он раскрывается. У Олега хорошая выдержка. Другой бы уже сходил с ума, зная, что сознание его сына застряло в пространстве Чендлера.
– Быстрее, пожалуйста, – взмолился Олег.
Он вынул из кармана сигарету, повертел в пальцах, нахмурился и спрятал в футляр.
Что запаниковал, Бефстроган? Когда понадобилась помощь, то вернулся к старому другу? О чем ты думал, когда обхаживал Марию у меня за спиной? Узнав об их свадьбе, я представлял, как сдираю костяшки пальцев о его зубы, разбиваю в кровь его жирное лицо, но время шло, и план возмездия оставался лишь в моей голове, растворившись в одиноких вечерах с выключенным светом и вкусом коньяка. Время безвозвратно уходило, желание становилось все более блеклым, пока не угасло совсем. В последний раз я встретил их в парке Гагарина, где счастливая семья гуляла вместе с сыном. Я поздоровался и прошел мимо. Не возникло никаких чувств и эмоций.
– Конечно, уже идем, – ответил я, цепляя на плечо спортивную сумку. – Ты прав, надо спешить.
Лифт пришлось ждать долго. Кабина поднималась, скрипя и жалуясь на свое существование. Клавдия Ивановна, как обычно, приоткрыв дверь, выглядывала в щелку, и в ее взгляде читалось осуждение моего способа жизни.
* * *
Олег жил в новом районе, где однотипные многоэтажки обещали удобство, комфорт и демонстрировали общее сходство нашей цивилизации с муравьями. По дороге мы зашли в аптеку. Я купил стандартный набор для зависшего – систему внутривенного питания «лонг-фуд», ремни для фиксации тела и подгузники для взрослых, заслужив сочувствующий взгляд женщины-фармацевта. Либо мне это только показалось? При ее работе быстро черствеешь.
Сколько людей зависло в играх на сегодняшний день? Если задуматься и представить, то за стенами людских муравейников чудятся тысячи подключенных к проводам с питательным раствором. Они сидят, словно уже не люди, а растения. Трусы, сбежавшие из этой жизни. Обрекшие своих родных и близких на непрекращающиеся хлопоты, на существование с одной надеждой – когда-нибудь вернуть. Они там, в другом, созданном мире. Им кажется, что жизнь прекрасна. Что смерти нет, и они после гибели вновь и вновь возвращаются к разноцветным приключениям. Но это лишь пока их тело существует здесь. Сколько найдено высохших трупов тех игроков, которых не обнаружили вовремя?
Из-за зависших игры в пространстве Чендлера не стирают, лишь перекрывают доступ, который обходят хакеры-проводники. Новые программеры создают новые игры. Очередные полицейские отстреливают их, как бешеных псов. Жизнь идет своим чередом.
В многоэтажке Олега лифтовая кабина была прозрачной. Мы поднялись на седьмой этаж. Мария встретила нас в дверях квартиры.
Она почти не изменилась. Те же светлые волосы, без седины, собранные в тугой пучок на затылке. Тот же цвет помады, что и в молодости. Странно, подумал я, у нее завис сын, а она находит силы наводить макияж. Уж не для меня ли? Но тут же решил, что не стоит себе льстить. А вот цвет ее глаз я не помнил. Мне казалось, что они были голубыми, но сейчас, в освещении светодиодных ламп, ее заплаканные глаза выглядели серыми, словно небо перед грозой.
– Здравствуй, Маша-растеряша, – сказал я.
Она все-таки меня поцеловала, едва прикоснувшись губами к щеке.
– Привет, Ламберт.
Духи у нее новые, непривычные, те, что дарил я, пахли по-другому.
– Ежи у себя в комнате.
Мы прошли по длинному темному коридору. В детской оказалось светло. За время нашего подъема дождь прекратился, и из-за туч выглянуло солнце. В его лучах сидящий в кресле Ежи выглядел мертвенно-бледным. Худющий, он чем-то напоминал меня в детстве. «Пигалица», как говорила моя бабушка, когда я приезжал в село «для спасения от родителей, которые морят ребенка голодом». Руки уже пристегнуты ремнями к подлокотникам, чтобы зависший случайно не выдернул из вены иглу, – капельница с «лонг-фудом» стояла рядом. На голове, поверх взъерошенных светлых, как и у Марии, волос, нейроинтерфейс, от которого к «квантуму» тянутся провода. Глаза Ежи открыты, зрачки бегают из стороны в сторону, непроизвольно повторяя действия виртуала. Голова нервно дергается, пальцы вздрагивают.
