– У тебя все хорошо? – спрашивает он.
И, когда я это слышу, мне становится хорошо. Если не совсем хорошо, то лучше. Паника утихает. Я не Мэг, я не сажусь на последний автобус, не слушаю чей-то анонимный голос. Я жива. И я не одна.
– Ты в порядке? – повторяет он. Его голос настоящий. Надежный. Если надо, он бы оказался рядом.
– Да, – отвечаю я.
Бэн молчит, я пока не вешаю трубку, слушаю, меня утешает его присутствие, звук его дыхания. Так мы сидим какое-то время, пока я не успокаиваюсь настолько, чтобы лечь спать.
35
В семь утра я подхожу к машине, со мной коробка пончиков и два стаканчика кофе.
– Мы что, копы? – спрашивает Бэн.
– Ну, выслеживаем кое-кого.
Он показывает мне листок бумаги.
– Я заправился. И разузнал, как ехать к дому твоего отца.
Отец. Дом отца. Совершенно незнакомое мне понятие. Как будто мы куда-то на луну собираемся.
– Спасибо.
Он протягивает мне листок, я какое-то время стою в нерешительности. Гарри сказал, что за последние десять лет мой отец переезжал шесть раз. Мне от этого стало не по себе, хотя не знаю, чего я испугалась – что я не найду его или что найду.
Я хватаю листок.
– Хочешь за руль?
Я качаю головой. Слишком нервничаю.
Бэн как будто понимает и, когда мы выезжаем на шоссе, начинает болтать. Он рассказывает, что рос в мекке сноубордистов, а денег на то, чтобы заняться этим спортом самому, не было, так что они с братьями творили всякие безумства, например, надевали чехлы на скейты и съезжали по склонам на них.
– Джеми, мой старший брат, однажды сразу обе руки сломал.
– Ой.
– Бэнд во многом похож на Траки. Тут живут такие же хиппи-голодранцы, любители активного отдыха.
Я киваю.
– Так, нам уже сворачивать с трассы, говори, куда дальше.
Через несколько минут мы подъезжаем к ветхому красному деревянному дому. Двор перед ним завален всяким барахлом: ржавая газонокосилка, пластмассовые игрушки, диван, из которого лезут внутренности.
– Это он?
– Это адрес, который мне дал Гарри.
– Войдешь?
Я смотрю на грязный двор. Не особо похоже на жилище хорошего человека с хорошей семьей, которое я себе воображала. Может, Гарри раздобыл устаревший адрес.
– Или можем подождать, посмотреть, кто выйдет, – говорит Бэн.
Да. Так лучше. Я киваю.
Мы паркуемся напротив дома. Бэн пьет кофе и съедает штук шесть пончиков. Я смотрю, как пробуждается дом. Включают свет. Поднимают жалюзи. Наконец, где-то через час, лениво открывается дверь, из которой выходит девочка. Младше меня, лет четырнадцати. Она недовольно собирает какое-то барахло с газона. Через некоторое время неровной походкой выходит и малыш в футболке и подгузнике. Девчонка берет его на руки. Я недоумеваю. Она – его дочь? И малыш тоже его? Или это ее ребенок? Может, вообще не тот дом?
– Хочешь, я схожу? – предлагает Бэн.
– И что скажешь?
– Не знаю. Что продаю что-нибудь.
– Что?
– Да что угодно. Кабельное. Косметику. Чертовщину какую-нибудь.
Мы раздумываем, что делать, и тут вдруг раздается легкий рев, потом он становится все громче и громче, пока не начинает напоминать раскаты взрыва – легендарный мотор «Харли-Дэвидсона». Он останавливается прямо рядом с нами, и мы с Бэном сползаем по сиденьям. Мотоцикл подъезжает к этому самому дому, там несколько раз рявкает, прибавляя газу, и ребенок заходится от страха. Девчонка берет его на руки и начинает орать на этого непонятного мотоциклиста. Он выключает двигатель, снимает шлем. Это мужчина, но он стоит к нам спиной, так что его я не вижу, но замечаю ненависть на лице девчонки. С грохотом открывается дверь, выходит женщина с короткими темными волосами, с сигаретой в одной руке и детским поильником в другой. Она тушит сигарету, берет на руки ребенка и начинает ругаться с мотоциклистом.
Я смотрю на все это, как будто в кино. Ссора продолжается. Она вручает ему ребенка, который начинает орать, и мужчина сразу же передает его девчонке. Женщина что-то говорит, он колотит рукой по сиденью мотоцикла. Затем разворачивается и смотрит в мою сторону, хотя меня не видит. Но я его – да. Волосы у него такие же каштановые, как и у меня, миндалевидные серые глаза с ореховым оттенком, как и у меня, и оливковая кожа, как и у меня.
Как и у меня.
Крики продолжаются. Девчонка сажает ребенка и, расплакавшись, убегает. Ребенок принимается выть. Женщина берет его на руки и уходит в дом, хлопнув дверью, и вскоре он тоже хлопает дверью гаража.
Бэн смотрит на меня. Потом на дом. Потом снова на меня. И качает головой.
– Что? – спрашиваю я.
– Бред какой-то.
– В смысле?
Он опять смотрит то на дом, то на меня.
– Внешне он похож на тебя, а ведет себя точь-в-точь как мой отец.
Я молчу.
– Ты нормально? – спрашивает он через какое-то время.
Я киваю.
– Пойдешь? Или вернемся попозже, когда он, может, успокоится?
В детстве я любила воображать, что мой папа – бизнесмен, летчик, зубной врач, человек из другого мира. А он оказался не такой. Я, конечно, и так это знала. Нечему удивляться. Триша всегда называла его донором спермы. Наверняка у них это было один раз, и случайно получилась я. И нет никаких сказочных причин, почему он не приезжал и не ответил на мое письмо и ни разу не послал мне сраную открытку ко дню рождения. Он наверняка и не знает, когда я родилась. Откуда? Для этого надо было бы, чтобы мое существование для него что-то значило.
– Поехали, – говорю я Бэну.
– Ты уверена? Он же тут.
– Поехали, – резко повторяю я. Больше Бэн ничего не говорит. Разворачивается, и мы едем.
36
К тому моменту как мы снова выезжаем на шоссе, Коди из меня словно пылесосом высосало. Бэн бросает в мою сторону взволнованные взгляды, но я от них уворачиваюсь. Я его избегаю. Скомкав свитер, я кладу его между головой и окном и со временем отключаюсь.
Когда я просыпаюсь несколько часов спустя, прохладный горный воздух Сьерра-Невады уже сгорел в сухой и жаркой пустыне Невада. И уже почти можно забыть, что мы сворачивали в ту сторону.
От жары в голове плывет, во рту металлический привкус, на губах сухая корочка – полагаю, слюни текли. Бэн смотрит на меня, и, хотя мне самой было приятно видеть, как он спит, себя я чувствую словно обнаженная.
– Где мы? – спрашиваю я.
– Буквально хрен знает где. Какое-то время назад проехали некий Хоторн, больше ничего не могу сказать. Даже тачек других не попадается. Что хорошо – гнать тут можно вовсю.
