– Еще… – он осекается. – Ага, понял. – Бэн чешет голову, задумывается. – Только она имена перепутала. Потому что девочки не осталось.
Ну и вот. Мы вернулись к тому, почему я сюда приехала. Не котят повидать. А вот из-за этого. Потому что нас объединяет теперь эта трагическая связь. И мы стоим, а вокруг все мокрое. Затем он садится на ступеньки и закуривает. Предлагает сигарету и мне. Я качаю головой.
– Не пью. Не курю
[20]
, – говорю я, подражая песне из восьмидесятых, которую мы с Мэг отыскали на старых кассетных сборниках Сью.
– А чем ты занимаешься? – продолжает цитировать Бэн.
Я сажусь рядом.
– Хороший вопрос, – я поворачиваюсь к нему. – А чем ты занимаешься?
– Иногда подрабатываю на стройке то тут, то там, работаю с деревом. Концерты, бывает, даю.
– Ах да. «Скарпс».
– Ага. Вчера играли, и сегодня тоже концерт.
– И здесь успел, и там.
– Можно и так сказать. Приходи сегодня. В Белтауне.
– Я ночую в Такоме.
– Я тебя отвезу, если не сегодня, то завтра точно. Переночевать можешь здесь.
Он что, серьезно? Я смотрю на Бэна с отвращением, и он слегка пожимает плечами.
– Ну, или нет, – и втягивает дым сигареты. – Ты сюда, вообще, зачем приехала?
– Котят навестить, – говорю я, обороняясь. – Ты же меня позвал, забыл? – Но после того, как я ему написала. Какого хрена я это сделала? – Нет, вообще на побережье. В Такому.
Я рассказываю историю с ноутбуком Мэг, о стертых письмах, о закодированной папке, над которой колдует Гарри.
У Бэна на лице мелькает странное выражение.
– Мне кажется, читать чужие письма – плохая идея.
– А что, тебе есть что скрывать?
– Если бы и было, мою почту ты уже читала.
– Да. С этого все и началось.
Он крутит сигарету между пальцев.
– Но те письма были мои. Мне написаны. Я имел право тебе их показать. А настолько лезть в ее личную жизнь, по-моему, неправильно.
– Когда человек умирает, жизни уже нет, да и личности тоже, так что лезу ли я в нее – спорный вопрос.
Бэну как-то не по себе.
– А что именно ты ищешь?
Я качаю головой.
– Не знаю толком. Что-нибудь подозрительное.
– Подозрительное в каком смысле? Ты подозреваешь, что ее убили, или что?
– Я пока не знаю, что думать. Но тут есть что-то странное, неоднозначное. Начиная с того, что за Мэг никогда не наблюдалось склонностей к самоубийству. Я об этом много думала. Пусть я даже не знала о том, что происходило здесь, но мы с ней всю жизнь дружили. И за все эти годы она никогда ни о чем таком не помышляла, не говорила. Значит, произошло что-то еще. Что толкнуло ее через край.
– Что-то, что толкнуло ее через край, – повторяет Бэн. Качает головой и прикуривает еще одну сигарету от предыдущей. – Что именно?
– Точно не знаю. Но в ее предсмертном письме были слова, что она одна приняла это решение. Как будто мог быть кто-то еще.
Бэн выглядит очень уставшим. И долго молчит.
– Может, она хотела, чтобы ты не чувствовала себя виноватой?
Я смотрю ему в глаза чуть дольше, чем следовало бы, пока не становится неприятно.
– Этого у нее не получилось.
Снова начинается дождь, мы с Бэном возвращаемся в дом. Он делает буррито с черной фасолью и темпе – в холодильнике стояла готовая смесь, – а потом показывает мне свою заначку сыра в пластиковой коробочке и натирает его для посыпки. Мы доели, а прошел всего час, ребята назад поедут только в пять, и времени впереди еще столько, что зевать хочется. Бэн предлагает показать мне Сиэтл, Спейс-Нидл или что-нибудь еще, но на улице не по сезону холодно, и мне никуда не хочется идти.
– А что будем делать? – спрашивает он.
В гостиной стоит небольшой телевизор. Внезапно очень притягательной становится идея заняться чем-нибудь обычным – не идти на заупокойную службу и не читать чужую электронную почту, а просто посидеть перед экраном, что после смерти Мэг казалось каким-то неправильным.
– Телик можно посмотреть, – говорю я.
Бэн удивляется, но берет пульт, включает ящик и отдает пульт мне. Мы смотрим повтор «Ежедневного шоу»
[21]
, а котята устраиваются рядом. Телефон Бэна вибрирует от эсэмэсок, раздаются звонки. На некоторые он отвечает, выходя в другую комнату, и я слышу его тихое «да тут дела возникли, может, завтра встретимся», – говорит он кому-то из звонящих. Я также подслушиваю унизительно длинный разговор, в котором он несколько раз объясняет несомненно тупой девочке по имени Бетани, почему не может к ней приехать. Он несколько раз повторяет, что, может, она сама приедет. Бетани реально пора бы уже понять. Даже мне слышно, насколько ему это по фигу.
К тому времени как он возвращается, я уже смотрю MTV, там идет марафон шоу «Беременна в 16». Оказывается, Бэн его раньше не видел, так что я объясняю ему суть. Он качает головой.
– Слишком уж близко к телу.
– Ага, – соглашаюсь я.
Его телефон пиликает от очередной эсэмэски.
– Я могу уйти, если мешаю, – говорю я.
– Да, я бы действительно предпочел, чтобы мне не мешали, – соглашается Бэн. Я уже готова собраться и переждать несколько часов в кафе, как он вдруг выключает телефон.
Мы смотрим передачу. Через несколько серий Бэн уже настолько увлекается, что начинает кричать на телик, как в свое время делали и мы с Мэг.
– Вот хороший аргумент в пользу обязательного предохранения, – говорит он.
– От тебя кто-нибудь беременел? – спрашиваю я.
У Бэна глаза на лоб лезут. Теперь у них цвет электрического разряда, хотя, может, просто свет от экрана отражается.
– Это очень личный вопрос.
– Тебе не кажется, что нам с тобой уже не до церемоний?
Он смотрит на меня.
– Один раз в старших классах было такое подозрение. Оказалось, ложная тревога. Но урок я усвоил. И всегда пользуюсь презервативами, в отличие от этих уродов, – он показывает на телик. – А иногда думаю, что меня надо бы кастрировать, как Раза и Еще Раза.
– Раза. Еще Раз – девочка, так что ей, наверное, яичники удалили.
– Ну ладно, как Раза.
– Ты разве не хочешь детей? Когда-нибудь?
– Я понимаю, что должны быть. Но в мыслях о собственном будущем у меня их нет.
