–Я доверенное лицо Киры Жарковой.
–Адвокат, что ли?
Монах неопределенно кивнул и сказал:
–Киру вчера арестовали.
–Киру?! За что? Она каким боком? За убийства?
–Они подозревают, что она убила любовника. Он ее бросил.
–Что за тип?
–Тоже из клуба, так, мелкая сошка.
–Не вышибала, часом?
–Он самый.
–Кира путалась с этой дешевкой? – удивился Речицкий. – Никогда бы не поверил! Красивая баба, с мозгами – и эта дешевка! Видел я его однажды. Я с Колей Жарковым дружил, классный был мужик. Правда, квасил в антифриз и баб любил, не пропускал ни одной юбки. Я понимаю, Кире с ним было несладко. Они разбежались бы в конце концов. Она классный интерьер-дизайнер, делала мне хату. И клуб раскрутила нехило, мозги есть. Знаешь, я иногда думаю, это в отместку Коле – он перепихнулся со всеми ее подружками, вот она и оттянулась. Она женщина горячая, прощать не умеет – видишь, и хахаля замочила. В клубе вся городская элита, и девушки классные. Ты сказал, я их знаю? Кто такие?
–Ты их знаешь как Руну, Алену, Селину. Алена – та, что спаслась.
–Эти? Вот сука! Классные девушки! Селина все время смеялась. В Руне яду было много, но чувство юмора и мозги хорошие. Я тебе по секрету… я ее в банке как-то увидел – заместитель директора! Представляешь? Я прямо охренел, поздоровался, чувствую, уши горят и ухмылка дурная, а она хоть бы что, поверишь – бровью не повела. Вот это кадры! Раньше считалось, в бабе или, голова или… это самое! – Он хихикнул и дернул чреслами. – А тут и одно и другое. Говоришь, следствие открыто? Значит, будут таскать. Не ко времени, тут с заводом заморочки. Как я понимаю, подозреваемые – те, кто знал всех троих? Я… кто еще?
–Громов и Дудко, – сказал Монах, не сводя с Речицкого внимательного взгляда.
Речицкий хохотнул:
–Писатель? Этот щелкопер вполне вписывается. Много о себе понимает, графоман! Однажды мы с ним сцепились, он щеки надувал, доказывал, что писакой быть труднее и почетнее, чем заводчиком. Я ему и вмазал, что писать всякую муть – ништяк, а ты попробуй завод поставь! Так он после этого стал слухи распускать, что я на учете в психушке, так как у меня приступы неконтролируемой агрессии, в том смысле что бью жену и устраиваю драки в общественных местах. Прикинь, нормально? Ну было… насчет драки, на свой юбилей, в прошлом году. Имеет человек право? Тем более что те отморозки начали первыми. А свою бабу… баб, поверишь, ни разу в жизни пальцем не тронул. Уж кто на учете, так это он сам. Цены себе не сложит. Ты хоть читал его романы? Говорят, брутальные детективы с кровью, кому чего в жизни не хватает. Мачо гребаный! – Речицкий захохотал. – А Дудко! Он же форменный идиот! Хороша компания. Знаешь, между нами… – Он наклонился к Монаху, – когда Коля разбился, я подкатился к Кире с утешениями, конфеты, подарки – шарфики, духи, то, се… Накануне я разбежался со своей второй, освободился, ну и решил, так сказать, приударить. Она мне всегда нравилась, но при Коле я, естественно… сам понимаешь – мужская солидарность. А она рассмеялась мне в лицо – говорит, я напоминаю ей мужа. И у нее такое лицо стало, меня аж перевернуло всего – как будто ее сейчас стошнит. Вот так живут вместе и ненавидят друг дружку. Я понимаю, что ее толкнуло к этой дешевке с мускулами – она платила за него, как за товар, понимаешь? Это была ее вещь. А то, что замочила, если это она… это не столько ревность, сколько плата за предательство. – Он задумался на миг. – Вообще-то, Кира может, но это между нами, понял? В ней чувствуется… – он пошевелил пальцами, подмигнул, – страсть! Коля говорит, нарочно доводил ее, хотел, чтобы сорвалась, а она только глазами сверкает и молчит. Коля, конечно, тот еще перец, нельзя так, лучше сразу морду набить, честное слово. Я ему так и сказал однажды – смотри, Колян, она тебя во сне подушкой придавит, с огнем играешь. А он только смеялся. Как в воду смотрел! Коляну повезло, сам разбился, а вот с этим бивнем она рассчиталась. – (Монах хмыкнул, услышав про везение Коляна.) – Все мы собственники, любовь кончается, а от ревности аж в глазах темно. Человек такая скотина подлая, никогда не знаешь, что выкинет.
–Тебя вызовут не сегодня-завтра, следователь Поярков, говорят, монстр, вывернет наизнанку, – сказал Монах.
–Что за сука подлая мочит девок? – стал размышлять вслух Речицкий. – Вроде некому, кроме… нас, кто из клуба. «Черный фарфор» – во как придумала! Убить гада мало! Когда… их?
–Двадцать девятого октября, шестого и шестнадцатого ноября.
–Двадцать девятого октября… – Речицкий достал записную книжку, перелистал. – С двадцать седьмого до первого я был в Польше. Шестого ноября… – Он вдруг замолчал и уставился на Монаха.
–С кем? – спросил Монах.
–С Русланой, тоже «Черный фарфор», до двух ночи. Я сам позвал, не стал звонить Кире. Эта хоть жива?
–Не знаю. Позвони ей. Прямо сейчас! – предложил Монах. – Скажи, чтобы не светилась, мало ли. Пусть лучше уедет на время.
Речицкий кивнул и достал мобильный телефон. Руслана оказалась жива и здорова…
На шестнадцатое ноября алиби у пивовара не было – сидел как дурак дома один. Казалось, он и сам удивился.
–Слушай, может, Кире нужен адвокат? – сказал вдруг Речицкий. – Помимо доверенного лица? Ты только скажи! Есть тут у нас один, Пашка Рыдаев, отмажет отцеубийцу – только плати. Я переговорю с ним, сегодня же. У нас завтра презентация, не забыл? – сказал он, сердечно прощаясь с Монахом. – Приходи! Пивко, фуршет, пресса будет. Если меня, конечно, не заметут до утра.
Монах обещался быть. Речицкий предложил подбросить его в центр, но Монах отказался и пошел пешком. Ему хотелось подумать – подбить бабки и наметить план действий на ближайшее будущее. На прощание он сказал Речицкому, что есть классное название для пива – «Джон Ячменное Зерно». Тот заинтересовался и спросил – откуда, и Монах рассказал ему про балладу шотландского народного поэта Роберта Бернса…
Речицкий Монаху, пожалуй, понравился. Здоровый лось! Что в его табели о рангах значило: сильный, жесткий, не дипломат. В отличие от скунса, жеребца, медведя-бурбона, кота и некоторых других. Не видел Монах его убийцей, алиби на двадцать девятое налицо, да и на шестое ноября тоже. Писатель больше подходил на роль убийцы, тем более пишет детективы. Кто знает, вдруг захотелось проверить на собственной шкуре ощущения убийцы… Но алиби! У писателя алиби на двадцать девятое октября, правда, ущербное, нужно еще выяснить, кто его видел на празднике у мэра и когда, а шестого ноября он был с Линой и вряд ли успел бы добраться до ее дома раньше нее. На шестнадцатое ноября алиби у него нет. Дудко выпал из обоймы – на его счастье, у него разыгралась язва. Да и дурак к тому же. А убийца был далеко не дурак, считал Монах, и игру вел жестокую, хитрую и страшную. Вообще, психологи считают, что у серийных убийц интеллект намного выше среднего. «И что же дальше, – спросил себя Монах. – Ждем следующего шага убийцы и сокращения списка возможных убийц до двух или вообще одного? При условии что убийца – член клуба „Черный фарфор“. А если нет?»
