Кухню я нашла быстро – все-таки дом был невелик. Здесь пахло
не только котлетами, но еще и яблочным пирогом, а также какой-то мануфактурой,
что ли? Я никак не могла определить этого запаха. Кажется, здесь мне без света
не обойтись. Нашарила выключатель, но все же что-то меня сдерживало.
Подошла к топившейся печке, приоткрыла дверцу. Стало
светлее, но ненамного: дрова уже догорали. Во всяком случае, я смогла
разглядеть, что кухня аккуратна просто редкостно: новая блестящая клеенка на
столе, цветочные горшки на окнах, медная посуда сверкает, на полу ни соринки.
Сейчас все-таки включу свет и хорошенько осмотрю стены.
Брызги крови находят чаще всего на стенах, примерно на полметра повыше пола.
Сюда отчего-то забывают взглянуть, когда торопливо замывают следы преступления.
Длинные занавески – тоже отличное место для поиска улик…
Только я протянула руку к выключателю, как под окном
послышались голоса: мужской и женский.
– Скорей, ой, скорей, – взволнованно говорила женщина,
а мужчина ответил:
– Да тише ты, не шуми, Дарьюшка!
Дарьюшка? Пропавшая кухарка Вильбушевича? С кем это она там?
Может быть, в ее исчезновении не было ничего зловещего? Поняла, что Евлалия не
слишком-то нуждается в ее услугах, – вот и выскочила перемолвиться
словечком с каким-нибудь своим кавалером, соседским лакеем или кучером.
Оно бы на здоровье, конечно, но, не дай бог, Дарьюшка сейчас
решит войти в дом. Какое счастье, что я не успела зажечь свет!
Однако диспозиция моя не самая удобная. Входная уличная
дверь почти рядом с кухонной. Если Дарья вдруг заявится, кухни ей не миновать.
И как мне быть тогда? Схорониться бы куда-нибудь, в кладовке или боковушке!
Дарьюшка убежит на половину Евлалии, и тогда я отсюда выберусь.
Я осторожно двинулась к выходу из кухни и уже почти достигла
двери, как на крыльце заскрипели ступеньки. Кто-то поспешно поднимался.
Кто? Дарья, кто еще!
Я ненароком споткнулась. Желая удержаться, оперлась ладонью
о стену и чуть не упала: она подалась под ладонью. Да это не стена, а дверь!
Между тем я услышала, как входная дверь начала отворяться, –
и канула в открывшийся спасительный провал в стене.
Запах карболки от меня словно отрезало. Здесь пахло сладко и
приторно, какими-то очень дешевым и резким одеколоном. Гвоздичным, что ли? В
углу под иконами ярко горела лампадка, в ее свете я разглядела кровать с
металлическими шарами и пирамидой из шести подушек, прикрытую кружевной
салфеткой швейную машинку на столе, покрытом большой, до пола свесившейся
скатертью, табуретку, покосившийся шкафчик… Точная копия комнаты моей Павлы!
Обиталище прислуги – кухарки (по надобности – горничной) Дарьюшки!
Да, нашла я себе убежище, нечего сказать. Я невольно сделала
шаг назад и обмерла: каблучки моих туфель громко цокнули по крашеным доскам.
Странно… А почему полы голые? Ведь вся прислуга на свете
обожает половики: домотканые или лоскутные. Порой комнаты служанок устланы
фабричными старыми ковриками, которые надоели хозяевам, но это уж в самых
зажиточных домах. Как же Дарьюшка так оплошала, что же это пол у нее голый?
А может быть, каким-нибудь из ее половиков пришлось затирать
кровь, обильно брызнувшую из тела человека? Потом его выстирали, промыли со
щелоком, избавили от малого пятнышка крови, но высохнуть и быть положенным на
место плотный половичок просто не успел? Его не стали засовывать в мешок с
частями трупа – возможно, половичок был очень приметным, по нему могли каким-то
образом определить хозяина? То ли дело какая-то старая, в нескольких местах
прожженная кухонная клеенка, которую подложили под останки Сергиенко, чтобы кровь…
Я так и ахнула, но тотчас зажала себе рот руками.
Клеенка! Клеенка на кухонном столе! Новехонькая, еще со
следами сгибов, еще пахнущая клеем!
Я прижала руки к груди – казалось, взволнованное сердце
застучало так громко, что его надо укротить.
Понятно, почему Вильбушевичу пришлось сменить клеенку.
Старая-то в дело пошла! Если удастся найти человека, который раньше видел на
его столе ту клеенку, которую мы нашли в мешке… Вообще-то таким человеком могла
стать Евлалия, но разве эта птичка-бабочка что-нибудь видит вокруг себя? Нет,
лучше отыскать ее заболевшую горничную и спросить у нее. Прислуга на такие дела
очень приметлива.
И тут раздается звук, от которого все мысли вылетают у меня
из головы.
Открылась дверь кухни! Я слышу торопливую, легкую поступь.
Дарьюшка идет сюда! Что делать?!
Ну что, прятаться, конечно. Под кровать? В шкаф? Под стол?
Стол ближе всего – под него я и ныряю с проворством, коего
от себя не ожидала. Какое счастье, что он накрыт такой длинной скатертью! Какая
жалость, что он столь маленький! Да еще под него наставлены какие-то корзины.
Когда я их задела, они заскрипели одна о другую – невыносимо, как мне
показалось, громко.
И тут же я перестала дышать и забыла обо всем на свете –
шаги Дарьюшки застучали совсем рядом. Она в комнате!
Кухарка подбежала к кровати, чем-то прошуршала – и
немедленно выскочила вон. Однако я не позволяла себе облегченно перевести дух
до тех пор, пока не начала натурально задыхаться.
Приподняла скатерть, вслушалась. Полная тишина. Дарьюшка,
видимо, убежала к Евлалии. Мне повезло. Мне просто невероятно повезло.
А сейчас надо как можно скорей выбираться отсюда. Только
следует проверить, что она там делала, около кровати. Похоже, она спрятала под
подушками какую-то вещь.
Я начала выползать из-под стола, диву даваясь, что влетела
под него так проворно. А теперь к моей юбке прицепились эти злополучные корзины
и влачились за мной, словно консервные жестянки, привязанные жестокими
мальчишками к хвосту какой-нибудь несчастной кошки. Я раздраженно отпихнула их,
и в то же мгновение из одной из них вывалился какой-то узелок. Изысканный
аромат пармских фиалок коснулся моих ноздрей. В удивлении я протянула руку и
ощупала узелок. Мягкий бархат? Странно…
Я наконец вылезла из-под стола и, сидя на полу, развернула
узел. Жакет, блузка, юбка. Тонкий шелк, тонкий бархат, дивный аромат духов… А
это что? Сорочка, панталоны, корсет, чулки. Кружево, батист, шелковые ленты…
Никогда я и в руках не держала столь роскошного белья, видела только на
картинках в модных журналах. А туфли, легонькие какие! Это ведь наверняка
парижская модель!
Спазм подкатил к моему горлу. Стало невыносимо жутко сидеть
здесь и ощупывать вещи, снятые с мертвого тела!..
Я прижала руки в горлу, почти уверенная, что меня сейчас
вырвет прямо на эти одежки, которые еще недавно принадлежали – я ни на миг не
усомнилась в правильности своей догадки! – принадлежали Наталье
Самойловой.
