Она подала свое блюдо на больших плоских тарелках, с кусочками розмаринового хлеба. Аш купил его в пекарне Люка. Ко всему этому полагалось честно заработанное вино.
Она попробовала. Кивнула. Как раз! Достаточно чеснока, и приятный запах лимона.
– Неплохо.
– Гораздо лучше! Это здорово!
– Вообще в стряпне у меня больше успехов, чем неудач, но зато неудачи монументальны.
– Тебе стоило бы записать рецепт.
– Это лишает вкус свежей спонтанности.
Она подцепила креветку, навертела на вилку лапшу.
– Так отец чем-то помог?
– Он знает Вазина, встречался с ним почти десять лет назад. По словам отца, тот казался не особенно общительным, но не был тогда отшельником, каким стал за последние годы. Он не женат и не был женат. Никто не знает, были ли у него женщины… или мужчины. Даже тогда он отказывался пожимать руки, хотя они встретились на мероприятии очень высокого уровня, где присутствовали несколько глав государства. Он привез с собой помощника, который весь вечер наливал ему воду из особой бутылки. Отец говорит, Вазин тщеславен, педантичен, эксцентрик без капли обаяния и физически весьма привлекателен.
– Высокий красивый брюнет. Я наспех погуглила, нашла фото восьмидесятых и девяностых. Гламур киношной звезды.
– Одно время он занимался кино. Финансировал несколько фильмов и собирался финансировать ремейк «Анастасии». Сценарий был написан, начался кастинг. Но тут пришло известие об анализе ДНК, и было объявлено, что Анастасия погибла вместе со всей семьей. Проект не состоялся.
– Огромное разочарование, полагаю.
– Примерно в это время он ушел из кинобизнеса, как утверждает отец. И то мероприятие, где они встретились, было одним из последних, на которое он принял приглашение. С тех пор он и стал настоящим затворником. И постепенно стал заниматься бизнесом удаленно. Как и сказал Киринов.
– Иметь такое богатство и не использовать его, чтобы повидать мир, новые места, наслаждаться ими. Встречаться с людьми?
Она рассеянно накрутила на вилку новую порцию лапши.
– Должно быть, у него серьезная фобия.
– Но это не делает его менее безжалостным бизнесменом. Его обвиняли в корпоративном шпионаже. Но орда его адвокатов сумела погасить пожар или раздать взятки. Его специальность – враждебные захваты.
– Похоже, он настоящий принц.
– Он так считает.
– Ха!
Она со смехом наколола на вилку креветку.
– Однажды он открыл доступ к своей коллекции, для газет, но и это заглохло.
Значит, он отрекся от общества, собирает предметы искусства, правит своей империей с помощью новых технологий. И все потому, что богат.
– Так богат, что никто точно не знает насколько. Есть кое-что еще, заставляющее меня, как и Алекси, подозревать Вазина.
– Что же?
– Мой отец знает о двух случаях, когда его конкуренты трагически погибали. В середине девяностых годов какой-то репортер, по слухам, работал над книгой об отце Вазина, который до сих пор жив. Но когда его послали освещать теракт в Оклахома-сити, он пропал. Больше о нем никто не слышал. Тело не найдено.
– Ты узнал об этом от отца?
– Он провел свое расследование, думая о том, что случилось с Оливером. Он не знает, чего я ищу…
– Ты так и не сказал ему? О яйце? Аш…
– Нет, не сказал. Он достаточно умен, чтобы понять, что мой интерес к Вазину как-то связан с гибелью Оливера. Он и без того сильно встревожен за меня, чтобы объяснять ему подробности.
– Сообщив подробности, ты дал бы ему какие-то ответы. Но не мне читать тебе лекции… я сказала родителям, что беру небольшой отпуск.
– Возможно, это к лучшему.
– Это я твердила себе, но все же чувствую себя виноватой. А ты нет.
– Ни в малейшей степени, – беспечно ответил он. – Что же до двух других имен, которые дал Алекси, отец не знает женщину, но довольно хорошо знает американца. Похоже, Джек Питерсон – человек, который не задумается, чтобы купить краденые товары, жульничать в карты или продать информацию. Он считает все это игрой. На убийство, особенно сына знакомых, такой не пойдет. Отец считает, Питерсон любит играть, любит выигрывать, но также имеет мужество проигрывать, сохраняя лицо.
– Не того типа человек, чтобы нанимать убийц.
– Да, мне тоже так кажется.
– Значит, пока сосредоточимся на Николасе Романове Вазине. Что, по-твоему, случится, когда мы упомянем это имя при Бастоне?
– Узнаем. Ты уже разобралась с вещами?
– Да, все под контролем.
– Прекрасно. Почему бы нам не убрать посуду? И нужно вывести пса. А потом я хочу сделать с тебя еще пару набросков.
Пытаясь продлить момент и оттянуть мытье посуды и прогулку с собакой, она взяла бокал с вином.
– Ты уже начал картину.
– Это другой проект. Я подумываю написать новые – для выставки будущей зимой.
Он поднялся и собрал тарелки.
– Хочу написать с тебя еще не меньше двух картин, и особенно ту, фею в беседке.
– О! Изумруды. Как сверкающая фея Динь-Динь из «Питера Пэна»?
– Определенно не как Динь-Динь. Скорее Титания, пробуждающаяся после дневного сна. И обнаженная.
– Что?! Нет.
Она рассмеялась абсурдности этой идеи, но потом вспомнила, что говорила «нет», впервые услышав и о цыганке.
– Нет, – повторила она. – Нет.
– Мы еще поговорим об этом. Пойдем прогуляем песика. Я куплю тебе мороженое.
– Ты не подкупишь меня мороженым. Я не скину одежду.
– Я знаю, как сделать так, чтобы скинула.
Он схватил ее, прижал спиной к холодильнику. Губы завладели ее губами. Руки скользили, брали, поддразнивали.
– Я не буду позировать голой. И не стану висеть голой в галерее Джули.
– Это искусство, Лайла. Не порно.
– Я знаю разницу. Но моя наго… та, – с трудом выговорила она, когда его большой палец задел ее сосок.
– У тебя совершенное тело. Стройное. Почти хрупкое. Но не слабое. Я сделаю несколько набросков. Если не понравится, я их разорву.
– Ты их разорвешь.
Он снова поцеловал ее.
– Я позволю тебе их разорвать. Но сначала мне нужно коснуться тебя. Заняться любовью. Потом нарисовать тебя, пока твои веки еще тяжелы. А губы мягки. Если не увидишь, как ты совершенна, как могущественна, как волшебна, ты разорвешь их. Вполне справедливо.
– Я… да. Я…
– Хорошо.
Он снова долго целовал ее, потом отстранился.
