Лайла понимала. Это будущее. Она держала в руках будущее.
– Он живой. Я вот-вот закончу этот пируэт.
– Великолепно, Аштон. Просто дух захватывает. Ты сделал из меня красавицу.
– Я пишу то, что вижу. Я видел тебя такой почти с самого начала. Что видишь ты?
– Радость. Сексуальность. И восторг от собственной сексуальности. Свобода и сила. Она счастлива. Уверена в себе. Знает, кто она такая и чего хочет. А в ее хрустальном шаре – все, что может сбыться.
– Чего она хочет?
– Это твоя картина, Аш.
– Это ты, – поправил он. – Твое лицо… твои глаза, твои губы. Цыганка – это история. Декорация. Костюм. Она танцует у огня, и мужчины наблюдают за ней. Хотят ее. Хотят этой радости, красоты, силы, пусть всего на одну ночь. Но она не смотрит на них, хотя танцует для них. Но не видит. Она не смотрит и на шар, но держит его над головой.
– Потому что знание не сила. Сила – способность выбрать.
– И она смотрит только на одного человека. На единственный выбор. Твое лицо, Лайла, твои глаза, твои губы. Любовь горит в них. Она в твоих глазах, в изгибе губ, наклоне головы. Любовь, радость, сила и свобода исходят от них. Я видел это на твоем лице. Любовь ко мне.
Он повернул ее.
– Я знаю, что такое увлечение, похоть, флирт, расчет. Я видел все это в жизни своих родителей. И знаю, что такое любовь. Думаешь, я откажусь от нее, позволю тебе скрыться от нее, потому что ты – не кто иная, как трусиха, и боишься всех «что, если»?
– Не знаю, что делать насчет этого, с этим, ради этого. Ради тебя.
– Сообрази, что делать.
Он поднял ее на носочки. И завладел губами в долгом, жгучем поцелуе, напоминавшем о кострах и лунных ночах.
Он провел ладонями от ее бедер к плечам.
– Ты здорово умеешь соображать, что к чему.
– Это не сломанный тостер.
Он улыбнулся, услышав свой аргумент.
– Я люблю тебя. Будь у тебя дюжина братьев и сестер, поняла бы, насколько легче сказать это и чувствовать при всех возможных обстоятельствах. Но это ты и я. Это ты, – сказал он, повернув ее лицо к картине. – Ты сообразишь.
Он коснулся губами ее волос надо лбом.
– Пойду за ужином. Что-то захотелось китайской кухни.
Она оглянулась и послала ему сухой, как мартини, взгляд.
– В самом деле?
– Именно. Забегу в пекарню, посмотрю, там ли Люк. В любом случае куплю тебе корзиночку.
Не дождавшись ответа, он сжал ее плечо.
– Хочешь пойти со мной? Выйти прогуляться?
– Это было бы здорово, но думаю, мне пора поразмыслить, что и как. А может, заодно и поработать.
– Достаточно справедливо.
Он пошел к выходу.
– Я просил Файн позвонить в любое время, как только обоих арестуют. Потом ты сможешь поспать.
Он хорошо изучил ее. И за это она должна быть благодарной.
– Когда она позвонит, когда их арестуют, приготовься к бешеной бурной скачке. Вообрази, что ты неукрощенный жеребец.
– Похоже, мне назначено свидание. Я недолго. Самое большее – час.
Она подошла к двери мастерской, чтобы проводить его взглядом.
Он возьмет ключи, проверит, на месте ли бумажник и телефон. Потом сначала зайдет в пекарню, обо всем расскажет Люку. Позвонит в службу заказа обедов, чтобы они все приготовили заранее, но все же задержится на несколько минут, чтобы поговорить с владельцами и разносчиком, если тот все еще там.
Она снова подошла к картине. Ее лицо, ее глаза, ее губы. Но взглянув в зеркало, она не увидела того блеска.
Что-то удивительное он сотворил.
Теперь она поняла, почему он не торопился написать ее лицо. Ее черты. Ему нужно было поймать это выражение. И он поймал.
И написал то, что видит.
Она взглянула на другой мольберт и, удивленная, подошла ближе. Аш прикрепил к нему десятки набросков. Сделанных с нее.
Фея в беседке, спящая, просыпающаяся, богиня у воды, в диадеме и тонких белых одеяниях. Летящая на крылатой лошади над городом – Флоренцией, как она поняла. Одна рука высоко поднята, над ладонью переливается огненный шар.
Он подарил ей силу, мужество и красоту. Отдал будущее в ее руки.
Она рассмеялась над очередным наброском, где была изображена полуволчицей – изящной хищницей.
– Он должен подарить мне один из этих.
Жаль, что она не может нарисовать его, каким видит.
Вдохновленная этой идеей, она сбежала вниз, в маленькую спальню. Рисовать она не умеет, но дьявольски хорошо понимает, как рисовать словами.
– Рыцарь, – решила она. Не в сверкающих доспехах. Высокий, прямой. Гордый, благородный, свирепый.
Она погрузилась в мистический мир Корвени – ему понравилась анаграмма, – в мир, где драконы летают, а волки бегают на свободе. И он принц-воин, готовый на все, лишь бы защитить дом и семью. Он отдал сердце цыганке, скачущей рядом и говорящей на языке волков. Остается добавить злобного тирана, который жаждет украсть яйцо волшебного дракона и занять трон принца. А также темную волшебницу, которая ему служит.
Сочинив две страницы, она пошла назад и создала новое начало, сообразив, что может написать новеллу вместо рассказа. И еще сообразила, что перешла от наброска к рассказу и новелле всего за двадцать минут.
Еще час – и она начнет обдумывать сюжет романа. И, кто знает, может быть…
Учитывая все это, Лайла решила спуститься вниз, налить себе большой стакан лимонной воды и все хорошенько обдумать.
– Набросать всего несколько страниц, – пообещала она себе. – Нужно сосредоточиться на книге. Но всего несколько страниц – для развлечения.
Она себе представила битву, звон мечей и топоров и утренние туманы, поднимающиеся с пропитанной кровью земли.
И улыбнулась, услышав, как открылась входная дверь.
– Я потеряла счет времени? Я только…
Она осеклась, замерла на верхней площадке, наблюдая, как Джей Маддок, азиатка, закрывает за собой дверь.
Под правым глазом на щеке наливались фиолетовым огромные синяки. Приталенный черный пиджак был разорван по шву на плече.
Ощерившись, она выхватила из-за пояса пистолет.
– Сука.
Лайла бросилась бежать, подавившись воплем, и услышала выстрел. Пуля вошла в стену. Она влетела в ванную, захлопнула дверь и стала возиться с замком.
Звони в полицию, приказала она себе и тут же ясно увидела телефон, лежавший в маленькой спальне.
Значит, позвать на помощь она не сможет.
