— Прости, лапа. Меня и впрямь занесло. Больше не буду. Молчу. Пойду, раздавлю пару банок пиваса и на боковую. Спокойной ночи.
— Так-то лучше. Пей на здоровье. Завтра в «Мастерской» увидимся, пока.
Шел я к ближайшей пивной, а сам думал, думал, думал, вспоминал. Торчок-сморчок, приятель его с трубой, щека на мокром холодном асфальте, грязная котельная, чистюля Натали, свист пуль, камуфляж в крови, бабуля моя в дурацких штанах в цветочек, комната в «Мастерской»… Какой счастливой прибежала ко мне Малютка от китайца Вэй Мина! Как радовалась, что квартиру нашла!
— Мистер Майк, теперь я свободна! Свободна! — пела моя пташка во все горло.
Нет, оно того стоило. Не о чем переживать.
Мариэтта
Первое время я по привычке просыпалась среди ночи в холодном поту. Трудно избавиться от многолетнего страха, отчаяния, беспокойства. Но потом вспоминала, что жизнь у меня наладилась, все хорошо, и снова засыпала. Все изменилось — как по волшебству. Словно тот несчастный случай, шок, резкий сбой — никак не подберу подходящее слово для пощечины Зебрански — парадоксальным образом привел в порядок часовой механизм моего существования. Ученики прекратили надо мной издеваться, сыновья стали вдруг ответственными и взрослыми, даже Шарль, чьих сарказмов я боялась по-прежнему, не говорил ничего неприятного. Просто удивительно!
Иногда я думала: «Не ревнует ли муж меня к Жану?» Наверное, его настораживало, что я провожу много времени в обществе мужчины, которого он и в глаза не видел.
Я вернулась в «Мастерскую» после того, как неделю проработала в коллеже безо всяких проблем. Не знала, как выразить Жану глубочайшую признательность. А он даже не удивился.
— Вот видите, я же говорил. Пусть этот случай послужит уроком и вам, и всем остальным. Вы больше не позволите подавлять вас, унижать, порабощать. А они научатся уважению и чуткости. Наконец-то вы стали собой, Мариэтта! Очень рад за вас. Тем более что вы активно сопротивлялись лечению и не верили мне.
Теперь я в этом искренне раскаивалась. Жан — необыкновенный, исключительный человек. Он изменил мою жизнь, сделал меня сильной и стойкой. Сумел обратить ситуацию, которая, казалось бы, безвозвратно меня погубила, мне же на пользу. Вернул уверенность в будущем, в себе, в своих способностях и возможностях.
— Кстати, я больше не боюсь Зебрански, мне даже жаль его. Вовсе он не злой гений, не манипулятор-психопат, а глупый дурной мальчишка, только и всего. Настал его черед испытывать нешуточный страх передо мной. На уроке он сидит, склонив голову над тетрадью, тише воды ниже травы. Внимательно слушает, а затем выскальзывает из класса, неслышно, по стеночке, едва прозвонит звонок. Надо сказать, я трудилась не зря. Мы мгновенно наверстали упущенное, одолели всю программу до конца и успешно готовимся к экзаменам. Само собой, лентяи, растяпы и шуты не исчезли враз, куда же без них! Однако жаловаться смешно и дико. Наконец-то моя мечта осуществилась: нормальный класс, налаженный учебный процесс, радости и горести вперемешку.
— Все очень просто, — подытожил Жан. — Вы изменились, они изменились. Нужно было пройти этот долгий путь, чтобы преодолеть конфликт. К тому же раньше вы многое преувеличивали из-за своей депрессии.
Обновленная, бодрая, энергичная, я с увлечением начала читать бесплатные лекции в «Мастерской». В зале собиралось около двух десятков взрослых с разным уровнем образования. Приходила и Зельда Марин. Какое-то время мы жили с ней здесь по соседству, но, к сожалению, не общались. Естественно, я знала ее историю: пожар, амнезия, блестящий взлет в фирме, куда устроил ее Жан.
С первого семинара я заметила, насколько Зельда отличается от остальных. Она мало говорила. Слушала вдумчиво, но иногда ее взгляд становился рассеянным, девушка явно витала где-то далеко-далеко. В такие минуты ее было жалко. Как страшно носиться по морю без руля и ветрил…
Тихая, вежливая, приветливая. Мне хотелось обнять ее, приласкать как дочку, которой у меня не было. Хотелось непременно помочь ей, тем более что Жан очень рассчитывал на мои лекции, надеялся, что какой-нибудь сюжет или образ вернет Зельде память. Так что я старалась изо всех сил, чтобы не подвести его, не разочаровать.
В какой-то момент Жан решил, что тоже прочтет несколько лекций. Я обрадовалась несказанно. Мы очень с ним подружились, пока вместе продумывали и готовили этот курс. Он не пропустил ни одного занятия: то слушал меня, то говорил сам. Я поймала себя на том, что увлечена им. Не могла дождаться, когда же мы встретимся вновь. Стоило ему войти, подняться на кафедру, сесть рядом со мной, случайно коснуться моей руки — у меня замирало сердце. А если Жан обращался ко мне при слушателях, просил что-то пояснить, высказать свое мнение — я не помнила себя от волнения. Да, я влюбилась…
Я ни за что не призналась бы в этом ни ему, ни самой себе, если бы не Сильви. Я слишком им восхищалась, а потому и вообразить не могла, что роман между мной и Жаном возможен. Но однажды мы с Сильви задержались в «Мастерской» до позднего вечера, вместе вышли, и я попросила, несмотря на неурочный час, передать Жану план следующей лекции. Она кисло на меня посмотрела:
— Вы уверены, что план лекции так уж важен? По-моему, его на занятиях интересует нечто другое. Догадываетесь, о чем я?
От неожиданности у меня подкосились ноги, я рухнула на каменную скамейку у дверей «Мастерской». «Догадываетесь, о чем я?»
Боже, нет, тысячу раз нет, я ни о чем не догадывалась, слепая дура!
Хотя во время наших прогулок он ласково брал меня под руку, называл красавицей, терпеливо выслушивал… Мне и в голову не могло прийти, что такой одаренный человек обратил внимание на заурядную, ничем не примечательную женщину вроде меня!
«Догадываетесь, о чем я?» Сильви открыла мне глаза. Ясно как день: Жан затеял эти лекции ради меня, чтобы проводить больше времени со мной, чтобы нас с ним объединяло общее дело. Она проговорилась случайно и сразу же пожалела об этом. Но было поздно: отныне я знала о его чувствах. Ей они не давали покоя. Сильви хотела бы оказаться на моем месте, злилась, ревновала, завидовала. С какой ненавистью она посмотрела на мою полную грудь! Наверное, подумала: «Стерва неплохо сохранилась, чтоб ей провалиться!»
Вернувшись домой, я думала только о Жане. Вспоминала, как он погладил меня по голове. Видела золотые блики в его карих глазах. Слышала негромкий глуховатый голос. Как проникновенно он сказал тогда: «Мы научим вас радоваться каждому дню, каждому мгновению». Глубокий тайный смысл этих слов открылся мне наконец.
Красивым Жана не назовешь. Встретив его на улице, ни одна женщина не обернется и не посмотрит ему вслед. Но когда он говорит, возникает мощнейшее магнитное поле, властно подчиняющее себе, не отпускающее. С Жаном никто не сравнится!
