— Напрасно вы все носитесь с этой фифой. Не такая уж она и несчастная. Сумела из пожара выгоду извлечь. Бывают случаи и похуже. Черт! Да не лжешь ты ей, а помогаешь! Пойми это, бестолочь.
После того разговора я про Малютку ни гу-гу. Сильви сама о ней болтала, особенно как хватит лишку. Выпивка ей язык развязывала, ханжество и фальшь смывала напрочь. Не только Зельде, всем доставалось на орехи. Особенно бабам. Она готова была перемывать им кости с утра до вечера.
— Нет, мистер Майк, будь я на месте Жана, — тут Сильви тяжело вздыхала и, как всегда, укоризненно качала головой, — я бы половину его нуждающихся повыгнала. Не говорю об особых случаях. Услуга за услугу, это я понимаю…
— Что еще за услуги?
— Это я понимаю… Взять, к примеру, Мариэтту Ламбер. Стал бы он возиться с этой бледной немочью, если б нужда не заставила? Спасать богатую самку с депрессией, будто у нас других дел нет. А уж она-то хороша! Пока здесь жила, только и мечтала, как бы уединиться с Жаном в кабинете или на прогулку с ним улизнуть. Хорошо, хоть вытурили ее, идиотку…
С Сильви все ясно. Ее ревность гложет, прет изо всех щелей. Но Жану она и впрямь верно служит. Себя не щадит, сносит все его придирки, капризы, нагоняи. Слышали бы вы, как он рычит на всю «Мастерскую»: «Мер-р-ртен!» (когда недоволен чем или просто злится, всегда виноватого по фамилии зовет). Тиранит ее, изводит, а она молчит. Ему даже стыдно становится, и он при всех извиняется перед ней, вроде шутит: «Бедняжке Сильви давно уготовано место в раю. Целых десять лет она меня терпит».
Сильви гоняет своих подчиненных, Жан гоняет ее. Но она готова на любые муки, на все, что угодно, лишь бы занимать особое место при его величестве. И буквально лопается от гордости, если тот ее похвалит. Иногда Сильви разорется, а тут Жан ее позовет… Ну и картина! Прямо аджюдан-шеф, которому гранатой обе ноги оторвало на плацу, пока он солдат дрессировал.
Вот сошлись бы они, — парочка вышла бы — зашибись!
Мариэтта
Когда мы после ужина возвращались домой, Шарль съязвил:
— Ну, по крайней мере, аппетит к тебе вернулся.
«Опять ты за свое!» — подумала я с досадой. Излишний вес долгое время был любимейшей мишенью его острот. Муж не давал мне покоя, высмеивал, унижал, докучал бесконечными замечаниями. Спрашивал в присутствии официанта: «Дорогая, как ты думаешь: бараньи мозги потянут на триста калорий?» Говорил при своих друзьях: «Мариэтта, тюлень мой ненаглядный, тебе добавки не полагается. Ну-ну, не смотри на меня так! Уж и пошутить нельзя. Тюленьи детеныши, бельки — прелестные существа, милее на всем свете не сыщешь!»
Заметьте, я сказала «при своих друзьях», не «при наших друзьях», не просто «при друзьях». По мнению Шарля, у меня друзей не должно быть в принципе. Из всех моих подруг уцелела только Жюдит, да и с той мы видимся раз в год, если повезет. Остальных он распугал, разогнал непрестанными насмешками, сарказмом, высокомерием. Стоило мне к кому-нибудь привязаться, как Шарль заявлял: «Мариэтта, глупышка, как ты можешь общаться с этой тупоголовой уродиной? Она дурно на тебя влияет. И говорит такое, что хочется придушить ее на месте!»
Все эти годы я не сопротивлялась. Покорно терпела, решив, что прошла точку невозврата, что у меня не хватит сил, остроумия, сообразительности, чтобы ему противостоять. Меня засасывали зыбучие пески, я вообще не понимала, на каком я свете. Ведь все вокруг считали Шарля обаятельным, безупречным, красноречивым. Я никому не открывала правды, не рассказывала, во что он превращается, когда двери заперты и посторонних нет рядом. Со мной Шарль становился циничным, грубым, пошлым, вульгарным, от интеллигентности не оставалось и следа. Зато на людях преображался до неузнаваемости, речь становилась изысканной, отточенной, изящной.
Теперь я сбросила шесть кило, поскольку меня полгода ежедневно мучила рвота. Я не вызывала ее нарочно, поверьте. Наоборот, испугалась, побежала к врачу, сдала все анализы, но причину так и не выяснила. Видимо, рвотный рефлекс возник у меня на опостылевшую повседневность. Меня рвало от отвращения.
Лишнего веса как не бывало.
Я посмотрела Шарлю прямо в глаза и непринужденно сказала:
— Да, я проголодалась. И что в этом плохого?
Следовало быть агрессивней, но и такой ответ — блистательная победа, на мой взгляд.
В спальне он попытался меня приласкать. Я выскользнула из его объятий. Пока что мне не хватило храбрости бросить Шарлю в лицо: «Как ты мне опротивел! Я ненавижу тебя, отвергаю всем существом. От твоих прикосновений меня мутит и передергивает. Мне надоели твои уловки, ужимки, тирания и муштра». Пришлось солгать, сослаться на временное недомогание.
На следующий день я по возможности избегала мужа и старалась не думать о нем. Когда-нибудь я осмелею и открыто выступлю против него, исполню свою мечту, произнесу заветное слово «развод». Хотя смертельно боюсь последствий, знаю, что Шарль будет в ярости, и не представляю, как справлюсь со всем одна. Решающий бой впереди. Пока что предстоит выиграть другое сражение. Нужно вернуться в коллеж и там, по совету Жана, установить новые правила, иначе взяться за дело, отважно отражая нападения Зебрански, не обращая внимание на недоверие коллег. Зато Жан в меня верил. Старался убедить, что перевес на моей стороне.
— У Зебрански было время поразмыслить о своем поведении. Все-таки он вас до психушки довел — за это по головке не погладят. Вот увидите, он не станет опять нарываться на неприятности. Вполне возможно, он вас теперь опасается. Как-никак вы его с лестницы спустили в состоянии аффекта. А вдруг в следующий раз совсем пришибете?
— Я не спускала его с лестницы. Я всего лишь дала ему пощечину, а он потерял равновесие и сам скатился вниз.
— Не сомневайтесь, он все равно задрожит от страха и поднимет белый флаг.
В понедельник утром я поднялась на час раньше обычного. Решила привести себя в порядок. Сделала несколько дыхательных упражнений, как в «Мастерской», приняла контрастный душ, нанесла на лицо экспресс-маску, которая, если верить рекламе, «преображает кожу, возвращая ей свежесть и здоровое сияние». Смыв маску, тщательно подкрасилась. Но, поскольку я все-таки нервничала, стрелки мне не давались, пришлось рисовать их снова и снова.
Раньше, уходя на работу, я надевала просторную бесформенную одежду, удобную, не стесняющую движения. Широкие мягкие брюки, растянутые свитера, водолазки. О стиле не задумывалась. Но на этот раз выбрала свое любимое платье, короткое, черное, простенькое, но со вкусом. Оно отлично подчеркивало фигуру, так что даже водитель автобуса засмотрелся на меня.
Всю дорогу до коллежа я нервно постукивала ногой, прижималась щекой к холодному стеклу и воображала всевозможные ужасы, не дававшие мне покоя последние дни. Я приняла четвертинку последней таблетки бета-блокатора, которую бережно хранила в кармашке сумки с тех пор, как врач отказался выписывать мне лекарства этой группы. Я сдуру проговорилась, что нарушила обещание и пила их каждое утро перед работой, а не по особым случаям, как мы договаривались.
