Сара закрыла глаза и не спешила открывать. С той минуты, когда она случайно упомянула о свидании с Майлзом, мать звонила дважды в день, осыпая Сару вопросами, на которые та вряд ли могла ответить.
– Я передам ему твой вопрос, договорились?
– Не смей! – ахнула мать. – Не хватало еще с самого начала все испортить!
– Здесь нечего портить, мама. Мы еще никуда не ходили вместе.
– Но ты сама сказала, что он славный. Верно?
Сара устало потерла глаза.
– Да, мама. Славный.
– Помни, как важно произвести хорошее первое впечатление!
– Помню, мама.
– И оденься получше. Мне все равно, что бы там ни проповедовали эти журналы, но когда идешь на свидание, нужно выглядеть настоящей леди. В наши дни женщины иногда так одеваются…
Пока мать продолжала монотонно бубнить в трубку, Сара решила просмотреть почту. Счета, реклама, заявление на карту «Виза».
Занятая делом, она не сразу сообразила, что мать закончила речь и ждет ответа.
– Да, мама, – механически пробормотала Сара.
– Ты меня слушаешь?
– Конечно, слушаю.
– Так вы будете проходить мимо нашего дома?
Кажется, перед этим они обсуждали, как ей одеться… О чем же толковала мать?
– Хочешь, чтобы я его привела? – сообразила она наконец.
– Уверена, что твой отец захочет с ним познакомиться.
– Ну… не знаю, будет ли у нас время.
– Но ты же говорила, что не знаешь, какие у вас планы.
– Посмотрим, мама. Только не слишком надейся, потому что я ничего не могу обещать.
На другом конце повисла долгая пауза.
– Вот как? – пробормотала мать, но тут же предприняла обходной маневр. – Я просто подумала, что неплохо хотя бы поздороваться.
Сара снова принялась перебирать почту.
– Повторяю: я ничего не обещаю. Как ты уже сказала, не хотелось бы испортить его планы. Надеюсь, ты это понимаешь?
– Наверное, ты права, – разочарованно вздохнула мать. Но даже если не сумеете зайти, дай мне знать, как все прошло, ладно?
– Обязательно, мама.
– Желаю хорошо провести время.
– Спасибо.
– Но не слишком веселись…
– Понимаю, – оборвала Сара.
– Если это твое первое свидание, не стоит…
– Понимаю, мама, – раздраженно повторила Сара.
– В таком случае все в порядке, – с облегчением заключила мать. – Ну, мне пора… если только ты не хочешь поговорить еще о чем-нибудь.
– Нет, кажется, мы уже обо всем поговорили.
Но даже после этого беседа продолжалась еще минут десять.
Позже, когда Джона лег спать. Майлз вставил в видеоплейер старую кассету и стал смотреть, как Мисси и Джона резвятся в прибое рядом с фортом Мейкон. Джона тогда был совсем маленьким, не старше трех, и больше всего любил играть со своими машинками на импровизированных дорожках, которые Мисси прокладывала на песке ладонями. Тогда ей было двадцать шесть, но в голубом бикини она выглядела скорее студенткой колледжа, чем женой и матерью.
Вот она делает знак Майлзу отложить видеокамеру и поиграть с ними. Но он помнит, что в то утро ему больше хотелось наблюдать за Мисси и Джоной. Сознавать, что она любит Джону любовью, которой ему самому никогда не довелось испытать. Его собственные родители не были так нежны. Нет, людьми они были неплохими, просто стеснялись выражать эмоции, даже по отношению к собственному ребенку. Когда мать умерла, а отец отправился путешествовать, Майлз вдруг почувствовал, как будто вообще их не знал. Может, он и сам бы стал таким, не появись в его жизни Мисси.
Мисси принялась рыть яму маленькой пластмассовой лопаткой в нескольких футах от края воды. Вскоре это ей надоело, она отбросила лопатку и стала копать песок руками. Стоя на коленях, она была ростом вровень с Джоной. Увидев, чем занимается мать, мальчик подошел и стал указывать ей, что делать, совсем как архитектор на начальном этапе строительства. Мисси улыбалась и что-то говорила, но бесконечный рев волн заглушал звуки, и Майкл не смог понять, о чем они беседуют. Вокруг нее уже громоздились песчаные горы, но Мисси сделала знак сыну прыгнуть в яму. Тот едва поместился, подтянув колени к подбородку. И Мисси стала забрасывать яму песком, старательно облепляя им Джону. Вскоре на виду осталась только голова: песчаная черепаха с детской головкой.
Мисси подгребала песок, засыпая руки сына, но Джона шевелил пальчиками, и песок ссыпался, так что Мисси приходилось грести снова и снова. Когда она высыпала последние пригоршни, Джона снова стряхнул песок с рук. Мисси рассмеялась и положила ему на макушку пригоршню мокрого песка. Мальчик боялся пошевелиться. Она наклонилась, поцеловала его, и Майлз увидел, как шевелятся губки сына:
– Мамочка, я тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала она одними губами. И зная, что Джона несколько минут посидит спокойно, обернулась к Майлзу.
Он что-то сказал ей, и она улыбнулась. И снова ветер унес слова. За ее спиной виднелись всего два-три человека. Был май, настоящая толчея на пляже начиналась только через неделю. Кроме того, если он точно помнил, был рабочий день. Мисси огляделась, встала, положила одну руку на бедро, другую – на затылок, глядя на мужа чувственным, откровенно призывным взглядом. Потом смущенно рассмеялась, подошла к нему и поцеловала объектив камеры.
Запись кончилась.
Эти пленки были бесценны для Майлза. Он хранил их в огнеупорном сейфе, купленном после похорон, смотрел и пересматривал десятки раз. На них Мисси снова была жива. Он видел, как она двигается. Слушал звук ее голоса. Ее смех.
Джона никогда не видел эти записи. Майлз сомневался, что сын вообще о них знает, тем более что, когда они делались, он был совсем маленьким. Майлз перестал снимать фильмы после смерти Мисси. И по той же самой причине перестал заниматься многими другими вещами. Слишком много усилий они от него требовали. Он не хотел вспоминать о периоде, последовавшем за гибелью жены.
Но сегодня ему захотелось посмотреть записи: может, из-за разговора с Джоной, а может, потому, что завтрашний день принесет ему что-то новое. Впервые за целую вечность. Но что бы ни предвещало ему будущее, многое изменилось. И он сам изменился.
Почему же это так пугает?
Он словно прочел ответ на мерцающем экране телевизора.
Может, говорилось там, дело в том, что ты так и не узнал, что же на самом деле случилось с Мисси.
Глава 10
Заупокойная служба по Мисси Райан состоялась в среду утром в епископальной церкви в центре Нью-Берна. Церковь могла вместить почти пятьсот человек, но места для всех собравшихся оказалось недостаточно. Люди стояли в проходах, а некоторые толпились у двери, отдавая последнюю дань покойной.
