Не думайте, что я жалуюсь или жалею себя. Просто наблюдения: как все маленькие просчеты, ошибки, неприятности, неверные решения постепенно накладываются друг на друга, образуя все большую и большую кучу, которая становится все тяжелее и тяжелее…
А потом: бах!
Элис говорит, что мы должны уметь отпускать прошлое. Наверное, она права.
Хотите правду? Меня убил не пистолет. Нет, ну в смысле, конечно, выстрел из пистолета вынес мне мозги и все дела, но убил меня не он.
Когда мне было лет шесть, мне начал сниться один и тот же сон: длинный белый коридор с кучей закрытых дверей. Все было как в больнице, но я не видела во сне ни врачей, ни медсестер, ни пациентов. Вообще людей там не было. Только длинный коридор, а по обеим его сторонам – закрытые двери.
Иногда все было тихо, иногда я слышала голоса людей в комнатах за закрытыми дверями. Иногда за ними даже музыка играла. И я знала, что если я найду правильную дверь, то она откроется, и я попаду в свой дом, в свою комнату с большим эркерным окном, где паучок Сисси все еще плетет свою паутину, и с видом на чистое синее небо и задний двор, где птицы выискивают червяков на маминых грядках.
Но я никогда не могла найти эту дверь. Все они были закрытыми.
Эти сны прекратились, когда я стала старше, стала тусоваться с парнями, курить, пить пиво и слушать тяжелую музыку. Но с определенных пор я начала думать, что Мартин и был моей дверью – туда, домой.
Когда он сказал, что его жена обо всем узнала и мы должны расстаться, я немного съехала с катушек. Эти сны снова вернулись, хотя прошло уже тридцать лет. И теперь, даже когда я просыпалась, сон не исчезал: я все время видела коридор и слышала людской смех, доносящийся из-за закрытых дверей.
Так что пистолет был всего лишь посредником. Убило меня одиночество.
Эми
Эми должна была уже спать, но она не спала, потому что ей мешал шум на чердаке. Она не могла спать еще и потому, что дядя Трентон очень плохо и быстро прочитал ей ее любимую главу из «Черного гелиотропа», не сказал ей «спокойной ночи», не поцеловал и так туго завернул в одеяло, что она чувствовала себя гигантским буррито.
И от дяди Трентона странно пахло. Как от прозрачного сока, который все время пьет бабушка. Или как в магазине, где мама покупает духи.
Эми знала, что у дяди Трентона было плохое настроение. Это все из-за тела в земле. Она слышала, как бабушка и мамочка говорили о нем, когда уходили.
– Не понимаю, о чем весь переполох, – сказала мамочка, – она уже где-то закопана под двумя метрами земли, и все это понимают. Ее давно уже пора искать с собаками и лопатами.
А бабушка сказала:
– Представь, каково ее бедным родителям.
Эми играла в углу, и они не стали говорить тише, потому что думали, что она не понимает, о чем они говорят. А она понимала. Две метра под землей – это куда ты попадешь после того, как умрешь – как дедушка или Пенелопа в «Черном гелиотропе».
Эми было интересно, проснется ли та девочка, которая была под двумя метрами земли, как Пенелопа. Потому что Невинные не умирали по-настоящему, и, когда ее закопали на два метра под землю под деревом, оно начало плакать, и его слезы впитались в землю, и Пенелопа проснулась. И она стала жить долго и счастливо, а дерево назвали плакучей ивой. Оно такое же, как растет у них во дворе. Может, там и закопана девочка, из-за которой грустит дядя Трентон?
Эми хотелось пить. Она хотела попросить дядю Трентона дать ей стакан воды. Он не может его не принести, ведь без воды человек может умереть. Ноги Эми задрожали на холодном полу. Мамочка говорит ей всегда надевать носочки, но ведь мамочки тут нет, есть только Эми, дядя Трентон и, может, еще та девочка под землей.
Из коридора голоса на чердаке стали более отчетливыми, и Эми поняла, что это не мыши и не дом скрипит – там точно кто-то ходил и разговаривал. Дверца на чердак была открыта и оттуда спускалась раздвижная лестница как огромный язык из пасти. Оттуда лился свет, и мелькали тени.
– Где твоя сестра? – кто-то там сказал. И это был не дядя Трентон, а какая-то девочка.
– Они с матерью уехали ужинать.
– Я имею в виду – твоя младшая сестра.
– Я же говорил, что это моя племянница! Она спит.
Они говорили об Эми, и она загордилась. Она всегда хотела посмотреть, как выглядит мертвая девочка, есть ли у нее жучки в волосах и были ли они у Пенелопы, когда она проснулась и поцеловала принца Томаса, а он был слишком вежливым, чтобы сказать ей об этом.
– Куда поставим свечи? – спросила мертвая девочка, когда Эми поставила ножку на первую ступеньку лестницы.
Трентон
Трентон надеялся, что Кэти не придет или забудет про их затею, но, конечно, она не забыла. Он только-только уложил Эми, как услышал снизу стук, как будто Кэти стучала по дереву ногтями.
– Я думаю, не стоит ставить свечи, – пыхтел Трентон, пытаясь подпихнуть руки под огромный письменный стол, который велела передвинуть Кэти.
– Ты что? Свечи – это отличная идея, – сказала она. У девушки в руках было два прозрачных пакета с длинными белыми свечами, и она пыталась их разорвать зубами. В тот момент она выглядела как помешанная. Крыша нависала очень низко, и Кэти пришлось согнуться вдвое. – Я украла их специально для тебя.
– Ты украла их?! – воскликнул Трентон.
Она только пожала плечами.
– И что? – Кэти удалось открыть первый пакет. Она выплюнула маленький обрывок пластика и высыпала свечи на руку. – Вуаля! – сказала она и помахала свечками перед носом у Трентона.
Он одновременно хотел, чтобы все получилось, и боялся этого. Трентон и опасался, что Кэти увидит привидение и испугается, и хотел, чтобы она увидела и поняла, чего так боится он. Приходилось переживать за такое количество вещей, что они просто не укладывались у него в голове.
Трентон навалился на стол и мог сдвинуть его лишь на пару сантиметров. Какой же он тяжелый, господи! Тело как будто налилось свинцом.
– Ты спиной попробуй, – сказала Кэти.
– Могла бы и помочь, – пропыхтел Трентон.
– Так я и помогаю.
Она устанавливала свечи кругом на участке пола, который они расчистили, отодвинув в сторону коробки и прочий мусор и оставив только дорожку для прохода к лестнице. Когда Кэти закончила, она развернула скатерть, которую принесла из гостиной. («Это не пикник, а спиритический сеанс», – заметил Трентон, на что она ответила, наклонив голову и потеребив ноздрю с парой дырок, видимо, от еще одного кольца: «Пикник, сеанс – призракам-то какая разница? Как ты думаешь, чем они занимаются целыми днями?» Он едва устоял, чтобы не сказать: «Я могу спросить».)
На чердаке было холодно, и мурашки пробежали по телу Трентона. Им овладело неприятное чувство. Как будто за ним наблюдают. Как будто несколько пар глаз смотрит за ним из самых темных углов чердака. Теперь он понял, что делают призраки целыми днями – наблюдают.
