Как-то в субботу Лом вернулся позднее обычного. Мы с Танькой
ходили в театр, вернулись поздно, а муженька дома не оказалось. Я села в кресло
с книгой и стала его ждать.
— Ладуль, ты не спишь? — крикнул он часа через
три, хлопнув дверью.
Я появилась в прихожей, встала подбоченясь и спросила:
— Ты знаешь, который час?
— Да мы в картишки перекинулись, — подхалимски
сообщил Лом, аккуратненько подбираясь ко мне. — Серьезно? — хмыкнула
я. — В следующий раз можешь вообще не приходить. Здесь тебя ждали не в
два, а в десять.
Я вскинула голову и уплыла в спальню, заперла дверь и легла
в постель. Лом поскребся и заканючил:
— Ладуль, ну ты чего? Я ж звонил, ты знала, где я…
— Я беспокоилась…
— Ну сказала бы, я сразу бы и приехал… думал, вы с
Танькой в театре, не спешил.
— По-твоему, театр до двух? Между прочим, путные мужья
в театр с женой идут, а не в карты режутся со всякой пьянью.
— Хорошо, пойдем в театр, — вздохнул Лом за
дверью. — И я вообще не пил. Ни грамма. Можешь проверить…
— Очень надо, — фыркнула я. — Топай туда,
откуда пришел.
— Ладуль, кончай, а? Открой дверь, пойдем в театр, еще
куда-нибудь, хоть к черту, только не злись. Очень прошу… — Я молчала. Лом пару
раз дверь пнул и начал свирепеть. — Открой, пока я все здесь не разнес к
чертовой матери…
После третьего удара дверь открылась, а я на всякий случай
заревела. Лом замер у порога и развел руками:
— Здрасьте, я еще и виноват… Ну чего ты ревешь?
— Ничего, — обиделась я.
Лом бухнулся на пол, сгреб мои руки в свои лапищи и запел:
— Ладушка, красавица моя, солнышко, давай мириться… — Я
только вздохнула.
* * *
На следующий день я размышляла, куда поставить новую вазу, и
все на часы поглядывала. Время позднее, а Ломик сидит перед телевизором и
никуда не собирается.
— Ты пойдешь в контору? — с надеждой спросила я.
— Не-а. Чего там каждый вечер сидеть. Телефон есть. Позвонят,
если что…
Я выронила вазу, она разбилась, а я, как обычно, заревела.
Лом вскочил, развел руками и сказал:
— Ладуль, ну чего ты? Да я тебе таких ваз десяток
куплю.
«Хочу быть вдовой!» — мысленно простонала я.
В субботу явилась Танька. Над моими попытками уличить мужа в
измене она потешалась, и потому в последнее время мы виделись нечасто.
— Пойдем на кухню, — кивнула я.
— Ломик дома? — спросила Танька, надевая тапки.
— Дома, видак смотрит.
— Что за фильм?
— «Король-лев», — ответила я.
— Название какое-то чудное. Приключения, что ли?
— Нет, это мультик.
Танька хрюкнула и развела руками:
— Ну любит человек мультфильмы, что ж его теперь, убить
за это?
— Вот именно, — прошипела я. — Добром прошу,
найди киллера.
— С жиру ты бесишься, — покачала головой подружка. —
Мужик с тебя не слазит, деньжищ море, чего еще надо? Вот почему так — я из кожи
вон лезу, и все без толку? Не только путным мужикам, а и бандитам без особой
надобности. А перед тобой любой мужик по струнке ходит! Взять хотя бы Ломика:
зверюга, ребятки его до смерти боятся, а дома что твоя болонка — тихий,
ласковый и все в глазки заглядывает: «Ладушка, хочешь апельсинчик?» — пропела
Танька с дурацкой Ломовой интонацией. — Тапки подает и хвостом
виляет. — Танька плюнула и добавила:
— Никакой справедливости в жизни.
— Сил моих больше нет, — заныла я. — Найди
киллера, не то руки на себя наложу. Не могу видеть этого недоумка. — Я
заревела.
Танька тяжко вздохнула и сказала:
— Хорошо. Найду. Будешь вдовой бандита, а я останусь
деловой женщиной областного масштаба. Скука смертная, но что делать…
— Сил моих больше нет, — повторила я.
— Ладно, чего реветь-то? Сделаем тебя вдовой… Я ж для
тебя что угодно, хотя, конечно, если бы кто моего совета спросил… Все-все,
глазами не зыркай. Сделаю как скажешь. Считай, Лом покойник.
— Правда? — обрадовалась я, вытирая глаза.
— Я тебя когда обманывала?
— Танька, ты не злись, — принялась я
канючить. — Глаза мои на него не смотрят, я уж и так и эдак, а он точно
репей…
— Не реви. Все сделаем.
Только я воспряла духом, на кухне появился Лом. Посмотрел на
нас по очереди, нахмурился.
— Геночка, ужинать будешь? — засуетилась я.
— Не буду, — сказал он и на Таньку накинулся:
— Чего притащилась? Звали тебя?
— Звали, не звали, тебе что за дело? Или неймется?
Потерпишь немного…
— Топала бы ты домой, таскаешься на ночь глядя…
— Грубый ты человек, Лом. Как с женщиной
разговариваешь?
Танька обиделась и ушла.
— Зачем прибегала? — спросил муженек, когда за
Танькой дверь закрылась.
— Просто так, — пожала я плечами.
— Ага. А чего у тебя глаза красные? — Пока я
соображала, что бы такое ответить, Лом грохнул по столу кулачищем и спросил:
— Что, хахаль твой объявился? Соскучился?
Я подпрыгнула от неожиданности. Смотреть на Лома было
страшно: морда злая, кулаки сжал. Переход от ласковой дворняги к взбесившемуся
доберману был так стремителен, что я растерялась.
— Я тебя спрашиваю? — рявкнул он. — Язык
проглотила?
Если Лом впадал в бешенство, пережить это было трудно даже
зрителям, а быть объектом его буйного гнева я бы и врагу не пожелала. Сейчас,
судя по налитым кровью глазам и перекошенной физиономии, мне предстояло быть и
зрителем, и объектом.
— Геночка, — пролепетала я, но он не пожелал
слушать.
— Что она тебе напела и отчего ты реветь удумала?
Тут я перепугалась по-настоящему, зарыдала и сдуру брякнула:
— Ребеночка я хочу, а не получается…
