И снова не получилось. Как странно, однако.
За пять лет до этого в дом пришла беда.
Никиту подставили. Подставил партнер, к тому же ближайший товарищ. Никита почему-то любил это слово – именно товарищ, а не друг. Он объяснял это так: друг – что-то более интимное, что ли. Тот, кому можно доверить душу. А товарищ – тот, кому можно просто доверить. Например, деньги. Бизнес. Деловые бумаги в конце концов. Товарищ – это то, что больше основано на деловых отношениях. Деловых и предельно честных. А друг – это материя душевная. Товарищ – этическая. Только другу можно простить практически все, а вот товарищу – нет. Именно потому, что это категория из другой сферы. Доверие. Доверие во всем. Но товарища не впускают в семью, не посвящают в личные проблемы. Потому что все это мешает работе. Товарищ – это партнер. По бизнесу, по жизни. То, что подразумевает долг, ответственность и честные отношения. А друг – это часть сердца. Часть души, часть детства, часть чего-то очень личного, очень общего – взглядов, отношения к жизни, искренности. К слову, друзей у него не было – он всегда говорил, что его лучший друг – она, Женя. И в ней он уверен – она его не предаст.
Так вот тот был товарищ. Абсолютное доверие, проверенное годами и множеством ситуаций. Институтский товарищ. Умный, толковый, ловкий. Никита им восхищался. Этот «прекрасный и сметливый» товарищ организовал банк. Маленький такой банчок, камерный, для своих – в старинном особнячке в зеленом уютном арбатском переулке. Сам «товарищ» стал председателем совета директоров и держателем контрольного пакета. А дружка юности, Никитоса – как он его называл, – назначил зампредом правления банка. Естественно, с правом подписи.
И тут Никита себе изменил. Товарищ был допущен в семью. В дом. Товарищ и его женщина, почти жена. Вместе пили, ели, ездили на море. Вместе решали проблемы. И этот товарищ его подставил. Да как! Он не только украл. Украл, кстати, все – без остатка. Опустошил все счета, вплоть до личных, Никитиных. Совет директоров тогда «отъехал» за границу. На переговоры. В полном составе. Председатель правления в тот момент почему-то внезапно и быстро собрался во внеплановый отпуск. В «лавке» остался один Ипполитов. И в одно «непрекрасное» утро… все счета оказались пусты. Но если бы он подставил только Никиту! Он подставил всех. Точнее, всех обокрал. Всех вкладчиков. Ни в чем не повинных людей. Они просто слиняли с деньгами. Ну а потом… – потом пришла проверка: аудиторы, следственный комитет.
И начался ужас. Никиту задержали – прямо в кабинете следователя. Не выпустили даже под залог. Статья грозила тяжелая – мошенничество в особо крупных размерах.
Женя бросилась искать адвоката, и он нашелся довольно быстро. Только денег на него не было. Денег вообще не было ни копейки. Они тогда только что купили загородный дом и поменяли машину. Ведь у них все было прекрасно. Денег достаточно – завтра собирались купить путевки в Европу. Длинный тур, почти на месяц. Вместе с девчонками.
Денег не было, а адвокат был необходим. Мать, правда, тогда здорово выручила – отдала все, что было. По крайней мере, так она говорила. Еще одолжила та самая Соня, подруга матери. Женя бросилась продавать дом. Но это, как известно, дело нелегкое. Может повезти сразу, а может совсем не скоро. Получился второй вариант. Долго морочила голову одна молодая и нахальная особа. Чуяла, что Женя прогнется. Торговалась до полного Жениного изнеможения. Разумеется, Женя уступила – куда было деваться? Одолжила крупную сумму у соседей – под залог расписки о продаже дома. А та вдруг пропала – на телефон не отвечает. Нет ее, и все. И снова по новой. И опять не везло.
Дом не продавался, соседи требовали свои деньги обратно. Женя хорошо помнила, как сидела всю ночь на кухонной табуретке и медленно и ритмично раскачивалась. И тихонько, боясь разбудить девчонок, скулила. Хотелось одного – разбежаться и головой об стену.
Наконец дом продался. Конечно, совсем не за те деньги, на которые они рассчитывала. Но кто тогда считал потери? Адвоката нашла Елена Ивановна. Адвокат был известный и очень чванливый. Переговоры вела мать. У Жени уже не было сил. Наконец разрешили свидание.
Никиту было невозможно узнать. Господи, что сделала с ним тюрьма всего за каких-то три месяца! А если – не приведи господи – они его не вытащат?
Вытащили. Выпустили из зала суда. Она видела, что во время процесса он был почти безучастен, смотрел в пол и «ломал» пальцы. Даже когда начал говорить адвокат, Никита никак не отреагировал. Не поднял глаза. Жене хотелось рвануть к нему и прижать к себе. Мать крепко, до боли, держала ее руку. Но Жене было от этого легче. Физическая боль притупляла душевную.
В ту ночь, в первую ночь дома, Никита признался, что больше всего его потрясла не потеря всего – абсолютно всего, что у них было, не позор, не ужас предвариловки, а предательство того самого товарища.
– Переживем! – бодро сказала обессилевшая Женя. – Потерю денег и дома точно переживем. И то, что сделала та сволочь, тоже переживем. Просто перевернем страницу и начнем все сначала. Да, мой хороший? Забудем все эти ужасы и будем снова жить. Мы же все вместе, правда?
Никита странно посмотрел на нее и вяло кивнул.
Все были снова вместе. Без денег было сложно, но не смертельно. Продали новую машину и Женины оставшиеся украшения, подаренные мужем. Она, кстати, их почти не надевала.
Отнесли в ломбард Женину шубу и Никитины дорогие часы. Как-то еще продержались. Женя украдкой смотрела на мужа – кажется, искать работу он и не собирался. Первые полгода приходил в себя – это понятно. А дальше… Дальше он лег на диван и просто сложил на груди руки. Теперь это была его любимая поза.
Сломался? Сломался – понимала она. И как же его поднять? Как заставить поверить, что жизнь не кончилась? Что они еще так молоды. Что впереди еще много всего. Что у них есть квартира, крыша над головой. Есть дочки. Родители.
У них есть любовь! Разве этого мало? Мало для того, чтобы жить?
Но вот «жить» он как раз и не хотел. А уж обсуждать их дальнейшую жизнь – тем более. Его главное слово теперь было – «отстань!». И еще «оставь меня в покое!».
И через полгода она его «оставила». Понимая, что бьется в закрытую дверь. Головой об стену. Ничего не получалось. Ни по-хорошему, ни по-плохому.
– Давай разводиться! – не выдержала она.
Он спокойно кивнул.
– Пожалуйста! Думаешь, ты меня напугала?
Мать тогда сказала:
– Не трогай его! Пусть придет в себя. А если нет, вот тогда и будешь решать. А пока пожалей. Ему ведь досталось…
Как странно – она могла оправдать его. И даже – пожалеть. Своего зятя. Которого, кстати, считала неудачником. А ее, свою дочь, никогда!
Ни оправдать, ни пожалеть.
Что там о материнском сердце? Ну-ка, ну-ка?
Пожалеть – да! Оправдать – разумеется! Только глаза у него стали… Холодные и чужие. Безразличные. Злые.
И все это совсем не оставляло надежд. И было так неуютно в их доме, так грустно. И даже немного страшно.
