Мурзилка молчал.
— Ты слышишь меня? Открой рот, братишка! — Шон ткнул ножом в живот приятеля.
Зубы не разжались.
Сказочник хныкал, беспорядочно кромсал клинком тело напарника, теперь уже по-настоящему мертвого. Глаза Мурзилки остекленели. Его истерзанное тело вяло колыхалось от каждого нового удара, напоминало медузу, тающую на берегу, которую детвора закидывает камнями.
— Пожалуйста, — скулил Шон. — Не надо!..
Из носа Малыша потекли сопли, смешиваясь со слезами.
Он поднял перед собой мачете и попытался просунуть лезвие между зубами Мурзилки, но оно все время соскальзывало.
К тому же он несколько раз поранил самого себя и теперь уже не ныл, а ревел во весь голос:
— Я ненавижу тебя! Господи! Ты гадкий, противный!.. — Шон проклинал себя на все лады за то, что решил подурачиться напоследок со жвачкой. — Я отрублю тебе голову, говнюк, — хлюпая сопливым носом, пригрозил он.
Мурзилка равнодушно смотрел на него безжизненными глазами.
«Менты!»
Эта робкая мысль будто случайно проскользнула в голову Шона, бившегося в истерике. Точно так же смущенно заходят на дискотеку прыщавые ботаники, стесняющиеся собственной тени.
Но от правды никуда не деться. Если стражи порядка хватятся этих двоих, которые валяются в подвале, то они вышлют сюда дополнительный наряд. Тогда к Малышу стопроцентно придет маленький, но хорошо откормленный пушистый зверек. Полный песец.
«Если легавые уже сюда не едут», — угрюмо подумал Шон, и эта мысль повергла его в панику.
Он вновь поднял перед собой мачете и завыл.
«Нет-нет!.. Но сирены ведь мне не послышались? Кажется, полицейская машина уже свернула с трассы и через пять минут будет здесь. Что делают волки, попавшие в капкан? Иного выхода, похоже, у меня нет. Это будет быстро и безболезненно. Губа и так почти оторвана».
— Ты так любишь меня, да? Мурзилка? — спросил он, хлюпая кровью, которая не переставая текла из разорванного рта. — Ты не хочешь отпускать меня? Но мы не подходим друг другу, слишком разные. Я знаю способ, как нам расстаться. — С этими словами сказочник зажмурился, крепче сжал мачете и начал отрезать свою губу.
Он вышел из дома через минуту, заливая траву кровью, покачиваясь от слабости, задрал голову и прошамкал:
— Какое небо голубое. — Его нижние зубы блестели от крови и слюны.
Сказочник неуверенно двинулся вперед, ступая так, будто шел по минному полю.
— Мы не сторонники разбоя, — шептал он.
Оказавшись на дороге, Шон зашаркал к велосипеду.
— Приехали вдвоем, а уезжаю я один. Пока, дорогой друг. Ты будешь вечно жить в моем сердце. — Глаза мужчины вновь наполнились влагой.
Он уже хотел сесть в седло, как почувствовал какое-то движение слева от себя, отставил в сторону велосипед и повернулся на звук.
— Привет, киска! — пропел Малыш, глядя на совершенно обнаженную женщину, которая, бряцая цепью, ползла прямо по дороге. — А мы тебя искали. Да-да.
Он наступил ногой на волочащуюся цепь, и Таня замерла, не понимая, что ей мешает двигаться дальше.
— Я выполню условия нашего контракта, — с ухмылкой проговорил Шон. — Мурзилка будет доволен, когда увидит это оттуда, с неба. — Он вынул из ножен мачете, потемневшее от крови, и заявил: — К моему большому сожалению, реализацию сделки придется ускорить. Ты ведь не расстроишься, если больше нас не увидишь? Да, киска?
Таня молча стояла на коленях, высунув язык словно изможденная обессиленная собака.
Шон услышал, как за его спиной хрустнул гравий.
Он не успел повернуть голову, так как в ту же долю секунды на его затылок опустился кирпич. Окровавленный рот сказочника превратился в большой овал с разлохмаченными красными краями. Он хотел закричать, но второй удар повалил его на землю.
Александр упал на колени, поднял кирпич, который казался ему тяжелее дома. Саша заметил, что к его оружию прилип клок седых волос. В ушах у Денина шумело и что-то ухало, но он продолжал крошить череп садиста до тех пор, пока он не превратился в грязную кашу из мозга и обломков костей.
Потом Саша, пыхтя от натуги, встал на ноги. Это было непросто. От напряжения и предпринятых усилий у него расширилась рана на животе.
— Таня! — хрипло позвал он. — Идем.
Она продолжала стоять на четвереньках, высунув язык.
Кряхтя, Денин поднял с земли цепь.
— Ты что, хотела сбежать?
Она молчала.
— Идем! — Александр потянул женщину за собой.
Таня прошла два метра и легла на острый гравий.
Денин удивленно оглянулся:
— Таня, прошу, идем. Машина рядом.
«В полицейской тачке нас не остановят», — подумал он, и его губ коснулась слабая улыбка.
— Мы поедем далеко. На море, — продолжая улыбаться, сказал Саша. — Будем купаться, загорать.
Таня не двигалась. Он вздохнул и потащил ее прямо по дороге. Его лицо затряслось от напряжения, а кровь из громадной раны хлынула с удвоенной силой. В животе сверкали молнии, поджаривая бедные внутренности.
Саша чуть проволочил Татьяну по гравию и остановился. Сердце разрывало грудную клетку, виски сдавило с такой силой, что ему казалось, будто мозг у него сплющился, превратился в вязкую массу, просачивавшуюся из ноздрей и ушей.
«Ей же больно, урод! Возьми ее на руки! Все тело Тани в ссадинах от острых камней».
«Я больше никогда не причиню ей боли».
— Я понесу тебя, — сказал Саша, бросил цепь и наклонился.
От внезапного головокружения он чуть не упал, но в последний момент сумел сохранить равновесие, поцеловал Татьяну, приподнял ее. Боль, хлеставшая пенными волнами, мгновенно сменилась на ураганный шторм. Денин до крови закусил губы, чтобы не заорать.
«Нет. Я не закричу. Я напугаю этим Таню, своего котенка, а она и так боится».
Он выпрямился, держа Таню на трясущихся руках, и услышал, как внутри что-то щелкнуло.
«У меня расползается кожа. Как молния на куртке».
Едва передвигая ноги, Саша потащился к полицейскому автомобилю, в котором уже добрых полчаса надрывалась рация.
— Посмотри, какая сегодня красивая ночь. Эта луна, звезды… — Он закашлялся, изо рта хлынула кровь.
Денин улыбался. Главное сейчас — не потерять сознание.
— Они похожи на твои глаза.
«У нее нет глаз, безумец!»
Саша засопел, поудобнее обхватывая тело Татьяны.
«Почему она такая тяжелая?»
— Я люблю тебя.
До машины оставалось не более десяти метров. Но это расстояние казалось Александру фантастическим, недостижимым. Как мираж в пустыне. А может, и вовсе нет никакой машины?!
