— Ты, — тепло отозвался Шон.
Мурзилка снял с себя рубашку, пропахшую потом. Шон с плотоядным видом уставился на его торс, синий от татуировок.
— Пойду с этим разносчиком пиццы побазарю. Похоже, его нужно поучить хорошим манерам, — заплетающимся языком проговорил Мурзилка и подмигнул Шону. — Я скоро. — После этих слов сказочник вышел из гостиной.
Шон выключил телевизор и уставился на палец, замерший в колбе. Он был неестественно бледным, почти прозрачным, словно долгое нахождение в законсервированном виде вытравило из него все соки и краски. Собственно, так оно и произошло.
— Согнись! — приказал ему Шон. — Сделай что-нибудь, и тогда я поверю. Ну?
Палец не шевелился.
Из комнаты, куда ушел Мурзилка, донесся крик, преисполненный ужаса.
Шон усмехнулся. Бедный «разносчик пиццы».
Он вновь вперил взор в колбу.
— Если ты в течение минуты не дашь о себе знать, то я разобью этот дурацкий флакон, а тебя выкину в мусорное ведро, — пригрозил сказочник пальцу.
У Шона возникло ощущение, что его тело стало легким как воздушный шар, а движения — плавными и медленными, словно он погрузился под воду.
«Я в космосе, — улыбаясь, подумал он. — Или в океане. А может, я просто сплю».
— Наверное, идея с таблетками была не лучшей, — объявил Шон пальцу.
Да. Тем более что им скоро выдвигаться. Но он ведь искренне хотел помочь Жуле, то есть Мурзилке…
А палец?.. Что ж, хрен с ним. Все это предрассудки. Отрезанный палец — вовсе не мерило разрешения или запрета играть в сказки.
Это просто отрезанный на хрен безымянный палец, черт бы его подрал. Пусть даже этот палец когда-то принадлежал мужчине, который так нравился Шону.
Шон уже намеревался присоединиться к Мурзилке, как вдруг ему почудилось какое-то движение в колбе. Он медленно опустился на теплое, насиженное место, изумленно поморгал, присмотрелся и не поверил своим глазам. Вместо пальца в колбе плавала миниатюрная русалка.
«У меня глюки!»
Шон с остолбенелым видом схватил колбу, встряхнул ее. Со дна поднялась змейка крохотных, едва заметных пузырьков. Русалка гневно посмотрела на него. Ее длинные золотистые волосы медленно колыхались, увлекаемые круговоротом воды. Точнее сказать, спирта.
«Мне больно, придурок!» — прозвучало в голове у Шона.
— Ты не можешь говорить, — с трудом ворочая языком, пролепетал Шон.
Он осознавал, что выглядит полным кретином, беседуя с пальцем, который каким-то непостижимым образом превратился в говорящую русалку.
Блеснул жемчужный чешуйчатый хвост. Русалка сделала изящный кувырок. Ее волосы следовали за ней словно ковер, сверкающий золотом.
«Поторопись. Он убьет тебя».
— Кто? Мурзилка?
Русалка припала к стеклу и улыбнулась. Ее глаза, обрамленные длиннющими ресницами, мерцали как два бриллиантика. Алый ротик открылся, обнажил ровный ряд крошечных острых зубов. «Бог ты мой! Она плавает в семидесятипроцентном растворе спирта и еще умудряется со мной разговаривать?!»
— Кто убьет меня? — повторил он вопрос.
«Придет время, и ты сам поймешь. Просто будь осторожен».
Шон почувствовал неприятную сухость во рту и сглотнул.
— Ты хорошенькая, — брякнул он.
Русалка подмигнула ему, сжала свою правую грудь, томно прикрыла глаза и лизнула сосок. Шон почувствовал, как член у него набухал кровью. Такого мощного железобетонного стояка у него не было со студенческих времен.
Русалка продолжала ласкать собственную грудь. Ее изящный хвост загнулся вверх и подрагивал от возбуждения.
Шон инстинктивно сунул руку в штаны.
Русалка призывно провела по губам язычком.
Сказочник тяжело задышал, энергично заработал рукой.
Русалка рассмеялась, выпуская изо рта пузырьки. Она вильнула хвостом, ринулась вниз, потом вверх, словно желала выбить герметичную пробку и вырваться наружу.
Глаза мужчины закатились, рот приоткрылся. Оргазм наступил быстро. Шон содрогнулся, глубоко вздохнул, потом торопливо расправил штаны и стыдливо прикрыл свитером расплывающееся теплое пятно. Было бы нехорошо, если бы это увидел Мурзилка.
Шон посмотрел на колбу и вздрогнул.
— Не-ет, — протянул он, отстраняясь.
Вместо русалки в колбе плавала его мать, которую они со старшим братом утопили в ванне тридцать восемь лет назад. Раздутое тело медленно колыхалось у самого дна колбы. Волосы почти полностью слезли с черепа, одежда истлела. От разлагающейся плоти тянулась зеленая муть, окрашивающая стекло колбы в грязно-болотный цвет.
«Не ходи никуда, милый. Тебя убьют».
Шон обхватил всклокоченную голову руками и завыл.
В колбе что-то булькнуло, и все внутри стало чернее ночи.
Шон кинулся к окну, распахнул створки, вдохнул вечерний воздух. Где-то монотонно поскрипывал сверчок. Разгоряченное лицо медленно охлаждал ветер.
Он с трудом справился с отчаянными позывами рвоты, закрыл окно, отдышался, после чего с опаской перевел взгляд на колбу.
Там опять был палец.
Собственно, он находился в колбе всегда. С тех самых пор, как Мурзилка проиграл его на спор. Потом он чуть ли не на коленях молился перед ним накануне каждой сказки.
Только вот теперь палец сгибался и разгибался. Он словно грозил Шону. Это уже не было галлюцинациями.
Сказочник с видом прилежного ученика уселся на диван и не сводил с колбы пронизывающего взгляда.
Прошло минут пять, и палец постепенно затих, опустился на дно.
Умолк и парень за стеной.
Шон задремал.
Через час его разбудил Мурзилка. Все лицо, руки и голый торс сказочника были красными, словно он вылил на себя таз с клубничным вареньем. Только пахло от приятеля Шона не этим лакомством, а железом.
— Он не продержался даже до пупка, — равнодушным тоном известил он напарника.
Шон кивнул. Жаль, что он сам так и не добрался до игрушки. Но ради лучшего друга Шон был готов пожертвовать чем угодно.
— Я в душ. На сборы десять минут, — отрывисто проговорил сказочник. — Мы уже опаздываем. — Он бросил взгляд на колбу, потом поднял глаза на Шона и осведомился: — Все нормально?
Шон выдавил из себя улыбку:
— Все просто супер.
«Не ходи туда, милый!»
— Я тебе верю. — Мурзилка чуть помолчал и прибавил без тени улыбки: — И завязывай с наркотой. Еще раз такой «валокордин» подсунешь — размажу!
— Конечно, — торопливо сказал Шон и подобострастно склонил седую голову.
