Другие московские обычаи также раздражали гостей. При выходе из храма дьяки сыпали на павшую наземь толпу исконный «золотой дождь» из больших португальских дукатов и дублонов и серебряных монет московской чеканки. Даже бояре не побрезговали подбирать золото. Но когда один такой дублон упал на шляпу Яна Осмольского, пажа царской невесты, тот пренебрежительно стряхнул монету. Русские так и ахнули от столь непочтительного отношения ляха к милостям государя.
Чудилось, воздух дрожал не только от приветственных криков, которыми встречал народ новобрачных, но и от беспрерывного столкновения (словно клинки скрещивались!) недоброжелательств как русских, так и поляков. И даже умилительная речь князя Шуйского не смогла утихомирить собравшихся. А уж князь Василий Иванович таким пел соловьем!
– Наияснейшая и великая государыня и великая княгиня Марина Юрьевна всея Руси! Божьим праведным судом, за изволением наияснейшего и непобедимого самодержца великого государя Димитрия Ивановича, Божией милостью цесаря и великого князя всея Руси и многих государств государя и обладателя, его цесарское величество изволил вас, наияснейшую великую государыню, взяти себе в супруги, а нам дати великую государыню. Божией милостью ваше цесарское обручение совершилось ныне, и вам бы, наияснейшей и великой государыне нашей, по Божией милости и изволению великого государя нашего его цесарского величества вступити на свой цесарский маестат и быти с ним, великим государем, на своих преславных государствах!
Скопин-Шуйский хорошо знал своего дядюшку. Особенно велеречив и сладкословен князь Василий Иванович становился в те минуты, когда его переполняла ненависть, которой никак невозможно было дать выхода. И наконец-то в ревнивой тоске, переполнявшей душу великого мечника, проглянул лучик надежды. Пусть так, пусть достался московский престол Димитрию, пусть досталась ему Красота Несказанная, но, похоже, недолго владеть ему и тем, и другим!
На престол метил князь Шуйский. О Красоте Несказанной грезил его племянник.
Князь Михайла и не думал в ту пору о троне. Он просто не знал бы, что делать с ним, и его заставили бы жениться на какой-нибудь родовитой толстухе. Вот кабы получить и то, и другое: и трон, и Марину… Вообще-то сие возможно. Сейчас она – законная государыня. И если бы Расстрига – так втихомолку называли порою Димитрия, которого многие считали всего лишь беглым монахом Гришкой Отрепьевым, – умер, она имела бы право на царство. И могла бы выбрать себе супруга, который владел бы троном…
Раньше цари выбирали себе цариц, а тут будет наоборот. Отцы и деды перевернутся в гробах!
Ну и пусть себе переворачиваются, мрачно подумал князь Михайла, представив выборы царицей нового государя: стоящих перед нею пузатого дядюшку Василия Шуйского, прочих бояр, тяжелых, угрюмых, насупленных, а рядом с ними – себя. Понятно, кого выбрала бы Марина!
А что, если… А вдруг?
Он очнулся.
Между тем новобрачных привели в столовую избу, посадили вдвоем и стали подавать им блюда. Когда подали третье кушанье, жареную курицу, дружка, обернувши ее скатертью, провозгласил, что время вести молодых почивать.
Сендомирский воевода и тысяцкий (им был тот же князь Шуйский) проводили их до последней комнаты. И там у царя из перстня выпал драгоценный алмаз, который никак не могли отыскать.
Еще одна дурная примета, подумал князь Михайла и смиренно опустил глаза, наступив на камушек и удерживая его подошвою. Это судьба, что алмаз закатился к нему под сапог! Это судьба!
Ну, русские вообще склонны во всем видеть веление судьбы. Даже если произошла самая обыкновенная случайность. А впрочем, говорят, что случайностей не бывает…
В то время, как в кремлевских палатах пировали, на улицах Москвы горланили и скоморошничали – тоже о царской свадьбе:
Произволил вор-собака женитися;
Не у князя он берет, не у боярина,
Не у нас он берет в каменной Москве,
Берет вор-собака в проклятой Литве,
В проклятой Литве у Юрья, пана сендомирского,
Берет он Маринку, дочь Юрьеву.
А свадьба была на вешний праздник,
А вешний праздник, Миколин день,
Он Миколин день был в пятницу…
Ну и дальше в том же духе. Мол, Миколин день, когда нельзя венчаться… Телятина, которую ест царь Димитрий, поганое, поганое мясо, тьфу! Маринка – великая мастерица пляски плясать, для нее нарочно музыканты и в покоях, и в тронных залах играют, только пляшут не скоморохи, а сама невеста государева, да и царь от нее не отстает. Плясавица Маринка! Дочерь проклятая Иродова!
Позднее князь Михайла сам видел не единожды, как это было. Димитрий зазвал к себе в Москву иноземных музыкантов, и те каждый день играли для него. Он с удовольствием танцевал польские танцы, которые были живее, подвижнее неповоротливых, важных русских плясок. Марина порхала, как райская пташка. И добро бы танцевала только с мужем! Великий мечник едва сдерживал скрежет зубовный, когда ее приобнимал за тонюсенькую талию какой-нибудь шляхтич – кружил вокруг себя так, что юбки взвивались, обнажая ножки в шелковых чулочках и красных башмачках. Да разве можно видеть ноги царицы?! А Димитрию – хоть трава не расти. Он гордо улыбался, когда жену его называли польской нимфой, и не имел ни малейшего намерения прятать ее от чужих взоров, держать в терему.
За пляски, за музыку, за воинские потехи, за то, что Димитрий не таков, как благостные прежние цари, жиревшие на троне и больше всего охранявшие свое неподвижное благолепие, его готовы были предать анафеме в каждой церкви.
А в доме у князя Василия Шуйского начали собираться бояре, которые решили наконец дать выход своему недовольству и своей ненависти. Среди них был и великий мечник – князь Скопин-Шуйский, примкнувший к заговору немедленно, как только узнал о нем.
Больше он не задумывался о том, воистину ли Димитрий сын царя Ивана Васильевича. Его происхождение не имело никакого значения. Пусть даже на Димитрии отыщется личное клеймо Грозного, это не поможет ему, не сыщет преданности ни среди народа (да кому она нужна, народная преданность, что с нее проку!), ни поддержки среди бояр (а вот она важна, по-настоящему важна!). Он – другой. Он – не тот, кто нужен русским боярам, чтобы продолжать жить по дедню обычаю и отчему. От него можно ждать всяких каверз. Он сам беспокоен нравом и никому другому покою не даст. Димитрий сделал свое дело – сковырнул с трона выскочку Годунова, ну а теперь Угличскому царевичу пора убраться туда же, откуда он так необдуманно высунулся: в небытие.
Димитрий обречен, и обречены все, кто станет его поддерживать. Человеку разумному (а князь Михайла всегда славился разумностью) следует вовремя отдернуть от него руки, чтобы не кануть в бездну небытия вместе с ним.
А царица Марина?
Чтобы понять, что будет с царицей, князю Скопину-Шуйскому нужно было встретиться с заговорщиками.
Когда племянник появился на собрании, Шуйский не поверил глазам своим. Только вчера стало известно, что Димитрий предложил великому мечнику войти в состав будущей Боярской думы после того, как она будет преобразована по образцу польского Сената. Если бы Шуйскому предложили что-нибудь этакое, он бы, наверное, поостерегся рисковать, вступая в заговоры. А впрочем, тут же смекнул князь Василий Иванович, племянничек небось решил еще бо amp;#769;льших выгод сыскать при перемене власти.
