Книга Царица любит не шутя, страница 64. Автор книги Елена Арсеньева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Царица любит не шутя»

Cтраница 64

— Ну, здравствуй, — беспечно сказал Иван Васильевич, подходя к жене и небрежно касаясь ее лба губами. — Здорова ли? Линзей на тебя жаловался — ты-де строптива и молчалива, не сказываешь ему про хвори свои.

— Да сколько можно про одно и то же сказывать? — тихо молвила Анастасия, с трудом пробиваясь через перебои сердечные. — Если кому на роду написано от лихоманки сгинуть, никакие затеи лекарские не уберегут.

— А не скажи! — хохотнул царь, небрежным взмахом изгоняя из комнаты боярышню, словно надоедливую кошку. — Я вот третьего дни уберег и тебя, и себя, и сыночка нашего от тако-ой лихоманки! Видела бы ты, как Старицкий бородой пыль с моих сапог обметал, а княгиня Ефросинья своими слезами мне руки мыла…

Анастасия невольно покосилась на руки мужа: не остались ли язвины на коже? Небось слезы Ефросиньи Алексеевны пожесточе щелочи будут! Хотя прошло ведь уже три дня — зажили язвины, даже если и были. А муж только нынче сыскал время сообщить ей о таком событии…

— Теперь я их связал! Теперь, если со мной вдруг беда, они за тебя и сына Ивана горой стоять будут. За каждую вашу волосиночку дрожать. Приключись что с вами — на них на первых вина падет, они первые облихованы останутся.

Анастасия только головой покачала. Нет, не удержит Старицких дурная слава! На самого царя они руку поднять не осмелятся, это правда. А вот останься Анастасия с сыном единственной преградой на пути княгини Ефросиньи и медоточивого Владимира Андреевича…

— Не верю я Старицким! — прижала она руки к сердцу. — Помнишь, как при твоей болезни они на трон лезли?

— Так ведь никакой болезни и не было, — отозвался Иван Васильевич беспечно. — За что ж людям вечно пенять?

— Однако моей родне ты за их слабость пенять не перестаешь, — не сдержала царица обиды. — Уж кто ближе к Иванушке и мне, кроме братьев моих? Однако их ты властью не облек, в отдалении держишь, в опале неправедной.

— Что, Захарьиных на царство? — фыркнул Иван Васильевич. — Кто же это из них спит и видит себя на троне? «Правитель Данила Романович»? Или «правитель Никита Романович»? А то, может быть… — он прищурился недобро, — может быть, «правительница Анастасия Романовна»?

Озлившись от такой явной напраслины, Анастасия только и смогла, что дерзко бросить:

— Ну и что? Была ведь правительница Елена Васильевна — так почему не быть Анастасии Романовне?

— Э-э, не-ет! — протянул муж, медленно водя из стороны в сторону своим длинным, сухим пальцем, украшенным тяжелым перстнем-печаткою. — Не-ет, душа-радость! Навидался я баб на троне. Матушку свою у власти вовек не забуду с ее лисьими хитростями. Разве она о стране, о благе государственном думала? Ей власть была нужна, чтобы на свободе блуд блудить, местечко на троне рядом с собой очищать для своего…

Он осекся, отвернулся, стиснул кулаки.

Анастасия, обмерев, смотрела на его худую сгорбленную спину. Первый раз на ее памяти муж так грубо отозвался о матери. Прежде говорил о ней, может быть, и без особой любви и даже без почтения, но хоть видимость приличий соблюдал. Ясно теперь: позорная тайна, тяготевшая над его происхождением, слухи, что он сын не князя Василия Ивановича, а любовника Елены Глинской, Ивана Овчины-Телепнева, до сих пор терзает царя.

— Христос с тобой, государь Иванушка, — пробормотала Анастасия ошеломленно. — Ты что же думаешь: если, не дай Бог… — она поспешно перекрестилась, — я сразу полюбовника к себе в ложницу покличу? Да ведь у меня никого нету в целом свете, кроме тебя, неужто ты не знаешь?

Это признание почему-то подействовало на царя, как удар плетью. Он так и передернулся, обернувшись к жене с выражением новой, незнакомой ярости на лице.

— Ну, свято место не бывает пусто, — буркнул, неприятно гримасничая в безуспешных попытках унять дрожь левого века: дергало его, стоило лишь ему взволноваться, с тех самых пор, как на глазах погиб сын. — Нету никого, говоришь? Как это — нету? А Васька, за которого ты меня слезно молила, выпрашивала местечко ему потеплее да подоходнее?

— Какой Васька? — растерянно спросила Анастасия, начисто позабывшая о своей недавней просьбе за дальнего родственника (мать беспрестанно досаждала мольбами пристроить его на теплое место).

— Васька Захарьин, — с деланой улыбкой пояснил муж. — Тот самый сударик твой прежний, что некогда тебе грамотки писывал да под кустик сманивал.

— Что-о?!

— Что слышала. Ну да ладно! Я нынче добрый. Хватит, в самом деле, на женину родню серчать. Сменю гнев на милость — дам Захарьиным при дворе новые места! Так что не печалься и не кручинься, радость, будем веселиться. Эй, дураки! — вдруг взвизгнул он. — А ну, сюда! А ну!..

Дверь распахнулась, и в опочивальню с глупым гомоном и воплями ввалились две нелепые фигуры.

Одного, согбенного от рождения и обладавшего непомерно большой головой, знали в Кремле все. Это был первый царский дурак Митроня Гвоздев.

Второй шут был не горбун и не калека — высокий, статный, молодой еще человек с правильными чертами нелепо размалеванного лица, которое вдруг показалось царице знакомым. Не веря своим глазам, она ахнула, прижала ладони к щекам…

— Как ты и просила, сыскал я твоему любимцу новую должность, — медоточивым, дрожащим от злого смеха голосом сказал Иван Васильевич. — Да какую! Самую что ни на есть очестную да хлебную! Будет при царе день и ночь, у порога царского спать, со стола государева есть… обглодыши мои догладывать. Завидная доля! Митроня не даст соврать — сладка жизнь при мне, да, Митроня? — Царь схватил уродливого шута за ухо, беспощадно вывернул.

— Сладка! — провыл тот. — Ой, не рви ухи, больно! Отпусти!

— Сейчас отпущу, — кивнул царь. — А взамен ты покажешь, каков грозен я бываю в гневе своем.

Гвоздев, отпущенный наконец на волю, ожесточенно тер разгоревшееся, вспухшее ухо и в некотором замешательстве переводил взгляд с царя на царицу.

— Прямо вот тут и показывать? — спросил, поправляя съехавший набок двурогий колпак.

— Прямо тут! — хлопнул царь себя по бокам. — Ну! Давай, давай! Какие громы я испускаю во гневе своем на недоумков-бояр?

Гвоздев зажмурился и натужился, потом вдруг, дернув за очкур, придерживающий его разноцветные порты, оголил зад и, нагнувшись, испустил непристойный трубный звук.

Анастасия прижала руки к лицу, испуганно глядела сквозь растопыренные пальцы на бесстыдного Митроню, на хохочущего царя, на страдальческое лицо Василия. Глядела — и не верила своим глазам.

Что это, Господи? Что это?! Какая злая сила в одночасье подменила ей мужа на сатану?

— Ай, молодец, Митроня! — ласково сказал между тем Иван Васильевич, поощрительно похлопывая шута по голому заду. — Порадовал ты меня. На, держи!

Он бросил на пол золотую монетку, и Митроня, забыв даже срам прикрыть, кинулся ее подбирать.

— Видишь, Васька? — обратился царь к оцепеневшему Захарьину. — Служба при мне зело доходна. Слыхал я, именьишко твое в упадке, все отцово наследство ты прожил и промотал. Ну так при моей особе живо делишки поправишь! И не благодари меня, не надо — за тебя царица просила, ей и скажи спасибо. Ну! — рявкнул он, видя, что Васька молчит по-прежнему.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация