Книга Женщины для вдохновенья, страница 40. Автор книги Елена Арсеньева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Женщины для вдохновенья»

Cтраница 40

— И он, значит, ее полюбил, — говорила Прасковья. — И она, окаянная, обошла его, да так, что он и жену, и детей всех бросил для нее.

— Ну, такой разлучнице Бог счастья не пошлет, — говорила няня.

«Да ведь это я такая, — подумала Татьяна. — Это мне Бог счастья не пошлет! За что мне такая гадкая судьба стала?»

Она надеялась, что новый год принесет ответ. И в самом деле, в первых же числах января пришло письмо от Льва Николаевича:

«Как я смотрю на ваше будущее? Сережа сказал раз: „Надо все кончить так или иначе, женившись на Маше или на Тане“. Я жалею Машу больше тебя по рассудку, но, женившись на Маше, он, пожалуй, погубит и ее и себя… Я ничего не знаю и ничего определенного для вас не желаю, хотя люблю вас обоих всеми силами души. Что для вас обоих будет лучше, знает один Бог. В душе перед Богом тебе говорю, я желаю — да, но боюсь, что — нет… Прощай. Молись Богу, это лучше всего…»

Облегчения письмо не принесло.

Слова Сергея Николаевича, что он должен жениться или на Маше, или на Тане, оскорбили ее. В чем решение, раз она, Татьяна, его невеста и об этом знают все? Или он считает ее пустой девчонкой, ведь она уже в третий раз в своей жизни влюблена?

И, как всегда в затруднительных случаях, Таня обратилась к матери:

— Мама́, прочтите письмо Левочки и скажите, что мне делать.

Любовь Александровна, прочитав письмо, задумалась.

— Таня, — сказала она наконец. — Напиши ему отказ. Женившись на тебе, он сделает несчастие свое, всей семьи, а стало быть, и твое. Он любит Машу.

Вечером того же дня Таня написала короткий и категоричный отказ, не отрывая пера от бумаги, не задумываясь и не переделывая ни слова:

«Сергей Николаевич! Я получила письмо от Левочки. Оно многое открыло мне, чего я прежде не знала. Может быть, и не хотела бы знать. Оно заставило меня возвратить вам ваше слово. Вы свободны! Будьте счастливы, если можете».

Она не ждала ответа, однако Сергей Николаевич написал: «Вы дали нищему миллион, а теперь отнимаете его!» Дальше он писал, что надо устроить дела, что это так сложно и требует времени, что теперь болезнь Марьи Михайловны мешает что-то предпринять, и т. д.

Это письмо показалось Тане неискренним. Она сожгла его, ничего не ответив. Она уже не верила в возможность брака, в возможность своего счастья. Она не верила в то, что сможет дальше жить. И тут ей на глаза попалась старшая горничная Прасковья с этими квасцами. А потом… а потом Бог послал ей для спасения Кузминского.


Сначала Таня жалела, что поправляется — боли изнурили ее! — но потом смирилась с тем, что жить все-таки придется. И, может быть, даже придется быть счастливой.

Толстые снова забрали ее к себе в Ясную Поляну. Татьяна сдружилась с их друзьями Дьяковыми, жившими по соседству, и как-то раз туда приехал Афанасий Фет с женой. Таню попросили петь. Она давно уже не чувствовала себя настолько «в голосе», как тем вечером.

Уже стемнело, и лунный майский свет ложился полосами на полутемную гостиную. Соловьи, когда она начинала петь, перекрикивали ее голос, словно сочли ее своей, такой же певучей птахой, как они. Первый раз в жизни она испытала это.

Наутро Фет подошел молча к Тане и подал ей исписанный листок бумаги:

— Это вам в память вчерашнего эдемского вечера.

Заглавие было — «Опять». Произошло оно оттого, что в 1862 году, когда Лев Николаевич был еще женихом и Фет был в гостях в Москве у родителей Тани, он просил Таню спеть. Она сначала отказывалась, потом согласилась. С тех пор прошло четыре года. И вот вчера она пела ему — опять.

— Афанасий Афанасьевич, прочтите мне ваши стихи, вы так хорошо читаете, — попросила Таня, поблагодарив его.

И он прочел:


Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнею твоей.

Ты пела до зари, в сердцах изнемогая,

Что ты одна — любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,

И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,

И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,

Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь,

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца, и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

Дело было, конечно, не только в голосе Татьяны, не только в ее красоте и обаянии. Она была живым олицетворением тех слов, которые когда-то, еще в молодости, записал в своем дневнике Лев Толстой: «Да, лучшее средство к истинному счастью в жизни, это: без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук, цепкую паутину любви и ловить туда все, что попало, и старушку, и ребенка, и женщину, и квартального».

Но он был слишком громоздкий, слишком тяжелый, слишком сложный человек. А вот Татьяна Берс и впрямь ловила всех и заражала их своим внутренним, священным огнем. Она понимала, что в жизни есть один смысл — любовь.

Именно поэтому и списывал с нее Толстой свою любимую героиню, идеал женщины — Наташу Ростову.


* * *


Кузминский, который увидел волю Провидения в том, что спас жизнь своей первой любви, больше не оставлял Татьяну. В 1867 году состоялась их свадьба.

Ирония судьбы! Когда Татьяна и Александр Кузминский ехали к священнику назначать срок венчания, их карета встретилась на проселочной дороге с каретой Сергея Николаевича Толстого и Марьи Михайловны, которые ехали венчаться. Седоки раскланялись — и разъехались, не сказав ни слова…

Это, конечно, тоже сцена для романа, но она, увы, так и не нашла своего воплощения ни в одном из них.

Проклятая цыганка
(Полина Виардо — Иван Тургенев)

11 апреля 1859 года в германском городке Веймаре (том самом, который навеки овеян именем Гёте) состоялась премьера оперетты «Последний колдун». Великий герцог Саксен-Веймарский, и его двор, и все общество Веймара были на представлении и рукоплескали стоя обворожительному Принцу, партию которого пела известнейшая певица Франции, и, конечно, колдуну. Его играл высокий, красивый актер с благородным челом и неискоренимым добродушием в повадках.

— Улыбки герцога и придворных точно так же холодны, как блеск их бриллиантов, — пробормотал один из зрителей, стоявший в ложе для прессы и вяло шлепавший ладонью в ладонь. — Да, всем ясно — «Колдуна» придется опустить в могилу. Полный провал! Слышите? — спросил он своего собеседника, делая многозначительное лицо.

Тот понимающе кивнул: из партера все отчетливей доносилось шиканье «простой публики», не связанной ни светскими условностями, ни личными отношениями с великой певицей и ее благородным другом.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация