То, что русские спешились, могло означать лишь одно — готовность биться до конца. Киргизский темник внимательно разглядывал двух русских витязей. Прекрасное вооружение говорило прежде всего об их знатности и высоком положении. Конечно, смелости им не занимать, выйти вдвоем против пятидесяти его воинов еще никто не отваживался.
«Атаковать этих наглецов в конном строю и смять!» — было первой мыслью темника.
Но, подумав о том, что можно потерять или изранить коней, когда впереди предстоит долгий путь по горным долинам и ущельям, решил послать на них пешими лучших своих бойцов, а при первой возможности пленить арканами и уйти.
Десять ордынцев окружили братьев, и схватка началась. За ней наблюдали множество глаз, и то, что они увидели, поразило всех. Петр и Тимофей бились молча, не глядя друг на друга. Стоя спиной к спине, они двигались по кругу, словно в танце. Их удары сыпались непрерывно с быстротой молнии, отражая вражеские сабли, а стремительные атаки были столь неожиданны, что всегда достигали цели. Скоро на глазах удивленных зрителей все десять ордынцев, обливаясь кровью, пали наземь. Разъяренные киргизы пустили стрелы, но и тут всем на диво, с виртуозностью фокусников вращая саблями, братья отразили летящую смерть.
Удивленный темник не верил своим глазам. Будучи отличным стрелком, он сам натянул лук и пустил боевую стрелу с любимым четырехгранным, стальным наконечником. Петр, глядя в узкие глаза ордынца, поймал ее рукой на лету и, поломав, бросил на землю.
Со стороны Енисея показалась острожная дружина. Стрельцы и казаки, переправившись на дощаниках через реку, теперь бежали на помощь осажденным. Видя приближающихся казаков, темник приказал уходить, и орда, рассеявшись, скрылась за березовой рощей.
На этот раз все обошлось для жителей острога, можно сказать, благополучно. Разрушенная поскотиная, несколько сожженных зародов — невеликие потери. Но покою жителям Красного Яра еще долго не видать. Предстоящие десятилетия киргизские орды будут приносить сюда смерть и разорение, а русские будут отвечать ударом на удар, отправляя дружины в их степи. Лишь окружив себя острогами: Ачинским, Канским, Абаканским — и с уходом киргизов с Енисейской земли наступит мирная жизнь возле Красного Яра.
8
Начало 1630 года. Москва, Кремль. Царские палаты.
Главный судья приказа Казанского дворца, боярин Дмитрий Михайлович Черкасский, озабочен как никогда. Столь рано государь редко принимал бояр для доклада, и ничего хорошего, похоже, ждать не приходится. Государь весьма недоволен сыском серебряных руд, что ведет в Сибири на реке Верхней Тунгуске Яков Хрипунов.
Первая весть с Верхней Тунгуски дала государю надежду о возможном успехе. То были расспросные речи Игнатия Проскуряка, составленные Тобольским воеводой Волынским, что и привез их в Москву. Этот Игнатий послан якобы самим Хрипуновым, но вот странность: никакой грамотки или отписки сам Хрипунов не отправил, хотя грамоте обучен, да и дьяк у него имеется. И еще одна странность в этом деле присутствует: Игнашка Проскуряк был в числе воровских людишек, когда на реке Кеть озорничали, и вряд ли бы Хрипунов выбрал столь ненадежного посланника. Хоть и сомнительны были речи, но очень сладки для государя!
— Сыскали первую руду на Тунгуске, под Братским порогом в горе, которая пришла к реке кольцом. Взяв руды для опытов, поехали назад, изыскали другую руду в горе же в Име-реке, которая впадает в Тунгуску. Третью руду нашли в горе, что у реки Тасеево. Все каменья переданы Якову Хрипунову. Из шести золотников той руды родится три с четвертью золотника чистого серебра. А также со слов плавильщика Репы слыхал, что руда, взятая с реки Има, всех руд в переплавке будет прибыльней.
Рассказал тот Игнатий и о дальнейших планах Хрипунова. Тот собирался ставить острог под Братским порогом. Место, мол, ладное и до руды недалече. В тех землях живут тунгусы, а до братских людей три дня пути.
После того доклада далее все пошло наперекосяк. Посыпались бесконечные жалобы от Енисейского воеводы Ошанина, а затем и князя Аргомакова. Служилые Хрипунова продолжали воровские делишки и на Тунгуске. К примеру, захватили силой у тунгусского князца Болтурина пятнадцать сороков соболей, что были приготовлены для сдачи ясака. А то — разор самому государю!
Прислана челобитная, подписанная многими торговыми и промышленными людьми:
«Людишки Якова Хрипунова, идучи вверх по Тунгуске, имали покручеников наших с ватаги человек по пять и более, принуждая их барахлишко от зимовья до зимовья тащить. А назад, идучи по Тунгуске, те людишки воровские, по тем же зимовьям ходили, и для своей бездельной корысти дня по два и больше жили. И покручеников наших хлеб и харч объели и с собою имали, да с них же имали сильно деньгами, неведомо, за что рублев по 10 и по 12 с ватаги, и платье грабежом имали. А покручеников били и увечили насмерть. Промышлять стало незачем, хлеба и харчей нет. Покрученики те стали от их побоев увечные и промышлять не могут».
А тут совсем беда приключилась. Государь потребовал показать ему руду, что нарыл Яков Игнатьевич Хрипунов, и попробовать ее в плавке. Больно велик интерес государя до руды серебряной.
Долго молчали Тобольские воеводы, а затем отписали, что они не получали от Якова Хрипунова никаких известий и руд. А те каменья, что были присланы в Москву, отправлены Енисейским воеводой Аргомаковым и привезены с Верхней Тунгуски его сотником Петром Бекетовым.
И вот в сей ранний час едет главный судья приказа Казанского дворца боярин Дмитрий Михайлович Черкасский к государю Михаилу Федоровичу Романову с докладом.
Знатно отстроился Кремль при государе Михаиле Федоровиче, ничего не скажешь. А ведь еще свежи в памяти воспоминания 1612 года, до прихода сюда князя Пожарского. Что говорить о самой Москве, та почти вся выгорела, а в Кремле все царские палаты и хоромы стояли без кровель, полов и лавок, без дверей и окон. Молодому царю даже голову преклонить негде было.
С тех пор минуло восемнадцать лет. Срок, конечно, немалый, но и сделано по нему, а главное, на совесть, чтобы любо было смотреть русскому человеку, а иноземцам дивиться, сколь богата и сильна Русь.
Отстроились заново московские слободы — Замоскворечье, Белый город, Китай-город, а Кремль так вообще не узнать. В деяниях своих государь нетороплив и осторожен, но зато упорен и последователен.
Над Фроловскими воротами отстроили шестигранную высокую башню, а на ней часы установили, вещь дорогая и невиданная доселе. Установил неспроста, уж сильно допекли его бояре, что до полудня собирались для думских дел, теперь им спуску не дает. Башня высока, у многих бояр из теремов часы видать.
Главная кремлевская стена крыта двухскатной крышей, а за ней видны верхи Вознесенского, Чудова монастыря и Ивана Великого. В Успенском соборе своды и настенная иконопись были восстановлены заново. На то дело употреблено двести тысяч листов сусального золота, а потрачено более двадцати тысяч рублей.
А вот и двор государев и патриарший. Грановитая палата украшена по фасаду удивительной резьбой. После пожара 1626 года все отстроено заново, и на этот раз из камня. По государеву указу собраны были тогда из Ростова, Суздаля, с Бела-Озера и из других мест все каменщики и кирпичники, и возведены ими многие церкви, дворцы да палаты каменные.
