— А теперь царь батюшка иноком стал. По принуждению постриг принял, болезный. Но отблагодарить наш род все же успел. Пожаловал нам, Строгановым, незадолго до своего падения звание гостей. Это звание носят немногие, лишь самые именитые купцы Руси, а еще удостоились именоваться по батюшке, как писано в грамоте, с вичем. Теперь наш род солепромышленников с благородным дворянством ровня! Беда, дворню не могу приучить величать по-новому, Прохором Семеновичем.
— А сейчас кому будешь помогать? Польскому царевичу Владиславу? Ведь в такое лихолетье за деньги и в князья выйти можно.
— Ты, князь, зря меня не обижай! Иноземцам и самозванцам Строгановы подчиняться не будут. А силушка у нас еще имеется. Отбивались раньше и, даст Бог, отобьемся сейчас от супостатов. Видел наш Благовещенский собор? Его мой дед, Аника Строганов, еще в 1560 году построил. Теперь это не просто храм Божий, а добрая крепость, с запасами продовольствия и своим источником воды. Здесь хранится казна, склад пушнины, устроены и тюремные казематы. Готовы к любому лиху. Самозванцев и иноземцев на шаг не пущу, рубля не дам. Костьми лягу, уничтожу все, но не дам.
— А кому нужен второй самозванец Дмитрий? — спросил Шорин.
— Вроде как Польша сначала поддерживала. Почти два года простоял Тушинский вор под Москвой. А когда получил взашей от Скопина-Шуйского, то убег в Калугу. Сейчас с Польшей порвал связи. Собрал войско из русских, казаков, дворян около него много крутится. С татарами дружит. Касимовский царь Ураз-Мухамед с ним. По всему, часть боярства за него. Я через своих людей сведал. А еще говорят, в Рязани, и в Нижнем Новгороде воззвания появились. Земское ополчение хотят собрать. Но кто? Не ведаю.
Историческая справка. Первое земское ополчение. Было сформировано на Рязани в 1611 году. Его возглавляли Прокопий Ляпунов, Трубецкой, Заруцкий.
В Нижнем Новгороде в том же 1611 году земский староста Козьма Минин и князь Дмитрий Пожарский начинают формировать Второе земское ополчение.
Декабрь 1610 г. — Лжедмитрий II, заподозрив в измене, убил касимовского царя Ураз-Мухамеда, а татары отомстили, убив самого царевича-самозванца. Этим устранилось препятствие, разделяющее патриотические силы.
Началась консолидация патриотических сил. Ратные люди Поморья, городов: Ярославль, Вологда, Нижний Новгород, — основная часть ополчения.
Анна сильно волновалась. Услышанный разговор мужчин не то что открыл ей глаза на происходящее. Многое о событиях в Московии она уже знала. Произошло то, чего она в глубине души боялась постоянно. Взыграла кровь, унаследованная от великих воителей прошлого. Женское счастье, материнство, любовь оказались жалкими чувствами, достойными только простолюдин. Она предназначена для большего, ей уготовлено судьбой быть царицей. Этот момент настал. Русь захлебывается собственной кровью и оказать помощь сибирским городам не в состоянии.
«Конечно, — думала Анна, — сибирские города сильны сами по себе, и Строганов с ратниками недалеко, но если поднять всех и действовать быстро, то победа будет за мной».
Анна не могла, да и не хотела скрывать свои чувства. Шорин стал украдкой наблюдать за супругой. Волнение, чуть заметный румянец на смуглом личике, блеск в глазах сделали княжну еще прекрасней. Он любовался своей женой, услаждая мужское самолюбие. О! Если бы он мог прочитать в тот момент ее мысли!
«Страх глядеть на эту княжну! — подумал Строганов, тоже обративший внимание на Анну. — Наши бабы куда лучше: спокойные, взгляд кроткий, ласковый, в мужские дела не лезут. А эта — что ведьма. Глазища вытаращила, молчит и слушает. Вроде крещеная, а страх Божий».
— Дорогая! Как ты себя чувствуешь? Мы, по всему, напугали тебя своими разговорами. Иди в опочивальню, отдохни, — произнес Шорин.
Княжна Анна согласно кивнула головой и удалилась в покои. Не раздеваясь, упала на кровать и вдруг неожиданно для себя заплакала. То ли от жалости к себе, то ли от злости на весь белый свет? Она даже сама не поняла причину своих слез. Слегка удивившись этой слабости, она прогнала грусть-печаль прочь и спокойно стала обдумывать план дальнейших действий.
Оставшись наедине с князем Шориным, Строганов вдруг замолчал, что-то обдумывая, а затем неожиданно и горячо произнес:
— Послушай меня, князь. Под польского царевича идти негоже. Конец вере православной придет. Я, княже, могу целому войску справу дать. Кликнем поморцев, новгородских ушкуйников, казаков можно, да и холопов у меня немало. Ты, княже, человек родовитый, возглавишь войско. Пока на Москве лихо, создадим свое царство. Городишки сибирские за меня станут. Им деваться некуда. Враз кучумовских царевичей спалят. Славное царство получится — Златокипящее. С Бухарой, Самаркандом торговать будем.
— Эх! Куда тебя понесло, купец! Сразу в цари! Полякам присягать и я не собираюсь, но супротив Москвы никогда не пойду и тебе не советую. Знай, сибирские воеводы крепко за Русь стоят, в московские дела не лезут, но законного царя дождутся, а тебе, если что, махом хребет поломают, — жестко произнес Шорин.
— Что ты, князь! Бог с тобой! У меня такого и на уме не было! — испугался Строганов. — Я это чтобы оборониться, переждать напасть, а царь законный будет, так сразу присягнем!
— Ладно, Прохор Семенович, — уже спокойно произнес Шорин. — Не допустит Господь пропасть люду православному, образумит бояр. А мы пока будем доглядывать за интересами Руси-матушки. Ты у себя в вотчине, а я у себя в Обдоре.
На этом разговор остановился. Князь ушел в отведенную им половину. Прохор Строганов еще долго сидел в гостевой горнице, переживая за свою несдержанность.
— Однако нечистый попутал! Такое князю наговорил. Быстрее бы убирался восвояси. Я уж как-нибудь сам тут разберусь, кто за кого. Наше дело купеческое. В первый черед — свой интерес блюсти. А интерес этот, чтобы Русь крепла, тогда и торговать ловчее. Надо послать людишек, сведать, кто ополчение ныне собирает.
На этой мысли купец успокоился и удалился в опочивальню.
5
Князь Василий Шорин твердо решил вернуться в Обдор и продолжить службу, которую ему поручил царь Василий Шуйский, нынче стриженный в монахи, и которую никто из последующих авантюристов, побывавших на русском престоле, не отменил. Он был немного удивлен, когда княжна Анна горячо поддержала идею возвратиться. Ведь, покидая Коду, Анна чуть ли не уговаривала его всей семьей покинуть Сибирь и готова была ехать куда угодно. Да и сама эта поездка была, по сути, знакомством Анны с родовым имением князей Шориных. Молодая хозяйка планировала осмотреть его и подготовить к переезду всей семьи. Теперь эти планы были забыты, а на уме одно немедленное возвращение. Но князь долго не удивлялся. Он за совместно прожитые годы привык к неудержимому характеру супруги, и ее импульсивные, противоположные изменения в желаниях, поведении уже не удивляли, как раньше. И надо сказать, что этим Анна пленяла его еще больше. Она всегда была нова, неожиданна, на лице всегда страсть: то ненависть, то восторг, то грусть, то любовь. Он никогда не скучал рядом с ней, всегда восторгался ее красотой и бесконечно любил. Да и княжна отвечала ему любовью. Несмотря на бушующие в ее душе страсти, амбиции, там всегда находилось место для любви к Шорину и сыновьям, рожденным этой любовью. Но безумные планы, как морские волны, захлестывали эту любовь и покрывали пеной. В этот миг она становилась правнучкой Амира Тимура, жаждущей власти, и фанатичной жрицей бога Рачи, владеющей душами сибирских народов. А когда волна откатывалась обратно, женское начало брало свое, любовь овладевала каждой ее частичкой, и в мыслях было только любить и сохранить семью. Она страдала безмерно, ее любовь не грела ласково любимых, а обжигала их смертельно. Такова была Анна.
