По мостику – изящному, мощенному белым камнем, я перешел
через канал. Постоял в раздумье, решая, сразу ли податься к станции дилижансов
или позволить себе хороший ужин. В «Оленьем Роге» мне поесть не удалось, но
можно в другие места наведаться. В такие, где беглого каторжника никак ждать не
станут, в «Медный шпиль» или в «Давид и Голиаф». Много есть приятных заведений
в вольном городе.
Народу вокруг было негусто. Плохая погода всех по домам
разогнала, что ли? Стояли на набережной отец с сыном-подростком – оба
краснощекие, плотные, в плотных куртках и зеландских дождевых шапках. Кормили
плавающих в канале уток, кидая куски белой булки с сосредоточенным, серьезным
видом. Утки жрали хлеб лениво, даже их прожорливости наступает предел. Сытый
город, благодушный. Тут даже нищие истощенными не выглядят. Вот в той же
Лузитании – вроде бы и климат благодатный, и земля родит щедрее, а поглядишь по
сторонам – нищета нищетой.
Почему вот так странно все устроено? В краях, где человеку
жить должно быть легко и приятно, люди с голоду пухнут, бедствуют. А здесь –
преуспевают, Дом хвалят с утра до вечера. И ведь не только в Державе так, в
африканских странах, где вообще, по слухам, рай земной, все цветет и плодоносит
круглый год, – там как была в древние времена дикость, так и осталась. Бегают
голозадые негры, лопают друг друга, да еще и цивилизации противятся…
Может, человеку не должно быть в жизни легко? Когда
привыкает он, что каждая пальма плодами увешана и спать можно под открытым
небом, так сразу воля теряется. Вместо труда терпеливого, что Искупитель
завещал, привыкают на случай надеяться.
Хотя все равно не понять… Вот Китай, уж на что люди
трудолюбивые и умные, таких вещей навыдумывали, что в нашей Державе до сих пор
нет, а тоже – полстраны голытьба…
Бюргеры птиц докормили, отряхнули руки, да и пошли вдоль
канала. Отец трубку достал, сынок со спичками засуетился, огонь поднес. Вот
жизнь у людей безмятежная… завидно мне, или нет?
Нет, наверное. Я бы от скуки помер.
Лучше уж по краю ходить, чем со скуки уточек хлебом
откармливать.
С этой мыслью я двинулся – так, без цели особенной, не
слишком-то таясь и не спеша. Прошел по Волвенстраат, вышел на другой канал –
Херенграхт, где дома были еще выше, иные с золочеными шпилями. Гордые купцы и
на железные небось не поскупились бы гордыни ради, да ведь не сберечь, не
устеречь железный-то шпиль… В этих местах и людей гуляло побольше. Встретился
богатый русский с двумя некрасивыми, тощими женами и одним
мордоворотом-охранником, за ними следом карманник крался – я наметанным глазом
сразу увидел. Вряд ли что сопрет, русский, похоже, из их аристократов, все
ценное на Слове держит, да и охранник-татарин даром что невысок да плотен, а
движения ловкие, взгляд цепкий, живо отсечет чужую ручонку кривой саблей…
Ладно, это их игры, мне они безразличны.
Потом навстречу стайка девиц попалась, не из простолюдинок и
не из гулящих, а молоденькие бюргерские дочки. Из женской гимназии небось
возвращаются. Вон и охранники сзади, двое, с суровыми лицами, с короткими,
обтянутыми свиной кожей дубинками, удобными в уличных стычках. Лица постные, а
глаза нет-нет да и стрельнут по девицам, по тугим попкам, по крепким икрам в
теплых чулках. К этим стражам еще одного надо приставить, чтобы за ними
присматривал…
Нет. Что-то я совсем расслабился. Будто пытаюсь из головы
все сказанное Нико вытрясти, убедить себя, что ничего страшного не происходит.
Сейчас перекусить поплотнее – да и в путь.
Я поплутал чуть по узким улочкам, перешел еще один канал,
вроде бы Сингел, и направился к площади Дам, к ресторану «Давид и Голиаф» –
месту в Амстердаме известному и популярному. Там, конечно, всегда хватает
офицеров армии и стражи, морских капитанов, просто аристократов. Но как раз в
таком месте никто и не подумает в посетителе каторжника подозревать.
Как ты говорил, мальчик высокородный? Лиса от собаки в
конуру спряталась? Так и поступлю…
Здесь цены были еще выше, чем в «Оленьем Роге». И само
здание побогаче, внутри на цепях люстры висят, поверить трудно, железные –
искусной ковки, с керосиновыми лампами.
А само название – «Давид и Голиаф» возникло от статуй,
внутри установленных.
Сдал я плащ слуге, запоздало сообразив, что в кармане
пулевик. Да ладно, не рискнет слуга в таком месте по карманам шарить. Прошел в
зал, подбежала девушка-прислуга, хорошенькая, если на лицо не глядеть, провела
к свободному столику. Прямо между скульптурами.
Козырное место. То ли случайно освободилось, то ли вид у
меня стал уж совсем благопристойный. Сел я, вполуха щебетание девушки слушая –
сегодня у них лосось удался, да и вся остальная рыба, а вот перепелки не очень,
хотя если господин пожелает…
Скульптуры были мраморные. Старые, деревянные, при пожаре
сгорели, тогда дед нынешнего хозяина и заказал великому Торвальдсену новые. Тот
еще не во славе был, но таланта ему всегда хватало.
Давид стоял, опустив пращу, улыбаясь уголками рта. Скульптор
все передал – и молодость безусого лица, и небрежную ловкость обнаженного тела,
и хищный прищур глаз. Давид был красив, зол и красив, как в преданиях.
А Голиаф уже упал на одно колено. Могучий мужчина в
доспехах, вышедший на честный бой и сраженный подлым ударом в висок. На
простом, бесхитростном лице застыла мука и удивление, он еще пытался подняться,
но ноги не держали. Только Голиаф все равно вставал, каменные мышцы вздувались,
как канаты, и жизнь, которой в камне нет и не было никогда, опаляла любого,
взглянувшего на сраженного воина. Казалось, он все-таки встанет. Дойдет до
Давида, который со страху повторно окаменеет, да и опустит тяжелый кулак на
кудрявую голову…
Великие скульптуры. Великий скульптор. Я знал, за эту пару
хозяину ресторана немалые деньги предлагали. Еще два ресторана смог бы открыть…
только что же он, дурак, сук под собой рубить? На этих скульптурах, на могучем
бойце, умирающем, но рвущемся в бой, и на насмешливом юнце, зло глядящем на
дело своих рук, вся популярность ресторана держится. Конечно, и кухня хороша,
но мало ли где вкусно кормят…
Будь хозяин ресторана из простых, рано или поздно отобрали
бы скульптуры. Но он и сам был аристократ, барон захудалый, но Слово знающий и
в Дом вхожий. А что ресторацией занимался – так это тяжелая судьба вынудила,
это еще не позор…
– Да, господин? – терпеливо повторила девушка. Я сообразил,
что минуты три уже пялюсь на скульптуры, не делая заказа. Виновато улыбнулся:
– Каждый раз любуюсь…
Девушка кивнула, украдкой кидая взгляд на скульптуры. Ей они
тоже нравились. Интересно, кто больше, мужественный Голиаф или женоподобный
красавчик Давид?
– Принесите финскую праздничную закуску, – начал я. – Потом
– лосося в красном вине – именно в красном, ваш повар этот рецепт знает. Кофе
крепкий. Сейчас – молодое белое, лучше из южных провинций, к кофе – хороший
коньяк.
