– Он с нами! – загремел голос Хартвига.
И стражник равнодушно отвернулся, направив коня в лес. Вернер в последний раз взглянул в разноцветные глаза приятеля – один был серым, другой карим – и закрыл их. Затем провел рукой вдоль мертвеца, вызывая магический огонь. Теперь тело Дрездена не достанется ни хищникам, ни Мортис.
Вернер поднялся с колен, развернулся и, прихрамывая из-за невыносимо жавших башмаков, побрел к карете, чтобы узнать, все ли в порядке с Ивонной. За его спиной трещал огонь, дотла сжигая тело разбойника. Не дойдя до кареты несколько шагов, Вернер обернулся. Он все сделал правильно: от приятеля осталась только горстка пепла.
Прежний Дрезден поблагодарил бы его за это, он бы не захотел после смерти стать марионеткой Мортис, которая может поднять из мертвых любого. А новый Дрезден? Что бы он выбрал, если бы ему представили выбор? Быть может, служба у Безмясой не показалась бы ему такой ужасной? Стараясь не думать об этом, Вернер шагнул к карете.
Ивонна была невредима, только сильно перепугана. Бенедикта отпаивала ее какими-то травяными каплями, пахнущими горечью. А Вернер вдруг вспыхнул при мысли о том, что это горькое зелье на губах Ивонны показалось бы ему медом. Глупец, как ему это только могло в голову прийти? Кто он? Начинающий маг, босяк, сын прачки, и кто она – дочь знатного вельможи, чужая невеста. Если бы не крестьянский мятеж, лишивший его отца, титула и состояния, Вернер мог бы посоперничать с племянником инквизитора за руку Ивонны. А теперь и мечтать об этом не стоит.
– Ты цел? – беспокойно взглянула на него монахиня. – Подлечить?
– Нет, – поспешно отказался Вернер, – я в порядке. Отойдя от кареты, он увидел, как предводитель стражи пришпорил коня и последовал за своими воинами. Похоже, командир в них уверен, раз задержался с Хартвигом, а не поторопился преследовать разбойников первым.
– О чем говорили? – поинтересовался Вернер у Хартвига, пока остальные воины были заняты тем, что оттаскивали тела убитых, освобождая дорогу.
– Гайден рассказал, что местные разбойники так лютуют, что жители окрестных деревень обратились с мольбой к императору защитить их. Имперские стражи прибыли, чтобы их уничтожить. Им даже не оставят шанса.
– Шанса? – удивился Вернер.
– А ты не знал? – Хартвиг с горечью усмехнулся. – По решению императора войска нынче пополняют не только воинами по призванию, прошедшими специальную подготовку и доказавшими свое мужество и благородство, но и разбойниками с крестьянами.
– Не вижу знака равенства, – нахмурился Вернер.
– Прости, не хотел тебя обидеть. Дело в том, что разбойникам дают шанс вернуться к нормальной жизни, послужить на благо Империи. Крестьян прельщают заработком и почестями. Про разбойников я вообще не говорю. Один такой гаденыш, – Хартвиг кивком указал на мертвеца, – оказавшись среди новобранцев, может развратить мальчишек. А крестьян просто жалко. Они еще не умеют толком совладать с оружием, а их уже отправляют в приграничный гарнизон, где что ни день – то бой, и они часто погибают в первой же схватке. Пока Ивонна гостила у тетки, я съездил повидать друга, служащего в крепости неподалеку, – добавил он. – И там такого насмотрелся – до сих пор опомниться не могу.
– А этим, значит, даже шанса не дали… – тихо сказал Вернер, глядя туда, где земля впитала прах его бывшего приятеля. Выходит, Дрезден вместе со своими приятелями наводил страх на всю округу. Вернер содрогнулся при мысли о том, какие зверства должны были совершить разбойники, чтобы крестьяне написали прошение самому императору.
– Получается, по дороге в Меласем мы чудом здесь проскочили, – хмуро заметил Хартвиг. – Тогда я видел брошенную пустую повозку и трех мертвых крестьян. Один был совсем ребенок.
И в который раз Вернер подумал, что прежний Дрезден, которого он знал, не мог совершить подобных зверств. Пользуясь тем, что Хартвиг отошел к Ивонне, а воины заняты своим делом, Вернер, прихрамывая на распухших ногах, завернул за густой малинник. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, закатал штанину и чуть не вскрикнул от ужаса.
Похоже, Гидеон не шутил, когда говорил о заклятии. Превращение началось, свидетельством чему были ноги, покрытые до колен волчьей шерстью. Так вот в кого он превращается, в презренного волка! С детства Вернер ненавидел этих хищников всем сердцем. Укладывая его спать, мать нашептывала ему сказания о богах Невендаара, и одно из них, о боге Горных Кланов Вотане, который превратился в волка и вырвал сердце из груди эльфийского бога Галлеана, особенно врезалось ему в память. Как наяву он услышал печальный голос матери, рассказывающий о желании Вотана захватить земли эльфов и погрузить Священный лес в вечную зиму. Именно это толкнуло его на убийство Галлеана. Помнил Вернер и слезы в глазах матери, когда она рассказывала о горе светлой богини Солониэль, оплакивающей возлюбленного супруга. Страдания Солониэль были понятны Гелене, недавно потерявшей мужа. От всей души сочувствуя Солониэль, Гелена люто ненавидела ту, кем стала светлая богиня, – Мортис.
Когда волк Вотан забросил живое сердце Галлеана на солнце, чтобы тот не возродился уже никогда, Солониэль отправилась за своим возлюбленным и сгорела в ослепительном пламени. Богиня жизни Солониэль умерла, но в тот же миг возникла бесплотная богиня смерти Мортис. Та Мортис, которая наслала чуму на земли чародеев, Алкмаар. Та Мортис, которая подняла мертвецов и заставила служить себе. Та Мортис, которая создала ужасную армию нежити, чтобы отомстить Вотану и его народу. А отомстив, не пожелала обрести покой, и теперь уже разрозненные отряды нежити бродили по Империи, унося жизни невинных людей. А началось все из-за Вотана, покусившегося на земли эльфов.
И теперь Вернер сам превращается в ненавистного зверя. Худшего наказания Гидеон и придумать не мог! Морщась от боли, сдирая кожу в кровь, он с трудом стащил ставшие совсем узкими башмаки. Ступни, хотя покрылись шерстью, еще сохраняли человеческую форму, благодаря чему он не утратил способности передвигаться пешком, но увеличились и в длину, и в ширину, из-за чего башмаки сделались негодными. Вдобавок вместо ногтей выросли крепкие звериные когти, которые выдвигались из плоти на два пальца.
В шаге от него раздались голоса мечников, и сердце Вернера сжалось от ужаса. Нельзя, чтобы кто-нибудь увидел, что с ним происходит! Он торопливо расправил штанины, попробовал натянуть башмаки на изуродованные заклятием ноги, но тут же осознал тщетность своей попытки. Сейчас мечники шагнут за малинник, сейчас увидят его…
Время как будто замерло, застыло. Вернер уже представил себе брезгливые гримасы спутников, их ошеломленные возгласы, гнев на лице Хартвига, ужас в глазах Ивонны.
Но воины прошли мимо, потом затрещали кусты, что-то тяжело упало на землю. Мертвец, понял Вернер. Мечники продолжили расчищать дорогу. А Вернер, поддавшись наитию, осторожно подкрался к тому месту, куда упало тело. Это был тот самый бородатый силач, которого он убил первым и смерти которого был обязан активации заклинания Гидеона.
Мертвец лежал к нему ногами вперед, и в глаза Вернеру бросились длинные и широкие в стопе сапожищи с большими голенищами. Не раздумывая, он быстро стащил обувь и, пока его никто не увидел, вновь скрылся за малинником. Обувь пришлась впору. И, успокоившись оттого, что разоблачение ему больше не грозит, Вернер вышел на дорогу.
