В воздухе было разлито счастье. Оно скатывалось за шиворот смешливой щекоткой, смешинками запрыгивало в рот, розовыми очками покрывало глаза, солнечным теплым зайчиком согревало сердце. Невозможно стоять на месте, невозможно молчать, невозможно остаться равнодушным. Я, приплясывая, бежала по лесу, касаясь поднятой рукой веток деревьев, перепрыгивала через белые ожерелья ромашек и грибные шляпки, во весь голос распевала звонкое «ла-ла-ла-ла-ла».
– Все равно поймаю! – неслось мне вслед.
Я оборачивалась, посылала Иву воздушный поцелуй и бежала дальше.
Но вдруг птичья песня оборвалась на высокой ноте, я споткнулась словно о невидимый барьер, а позади раздался треск и глухой стон. В напряженной, тревожной тишине я бросилась назад. И чуть не свалилась в глубокую яму, на дне которой корчился Ив.
– Держись! Я помогу!
Яма слишком глубока, края отвесные и ровные, без единого выступа – даже уцепиться не за что. Без веревки не обойтись.
– Я сбегаю в деревню!
Разворачиваюсь и бегу. Но каждый шаг дается все тяжелее. К ногам будто привесили пудовые гири. Спину словно нагрузили мешком песка. Сгорбившись, замедляю шаг и еле-еле ковыляю по дорожке. Куда делись розовые очки и солнечный зайчик, греющий сердце? На душе – тоска и безысходность, в глаза словно насыпали песка, из-за пленки слез все видится мутным и бесформенным. Не заметив, натыкаюсь на деревья, спотыкаюсь о коряги.
– Бабушка, тебе помочь?
– Бабушка? – возмущаюсь я, но изо рта вырывается хриплое воронье карканье.
Поворачиваюсь на голос, щурюсь и не без труда узнаю Кузьму с ворохом хвороста в руках.
– Кузя!
– Ты меня знаешь? – удивляется он. – Что-то я тебя не припомню.
– Ты что, шутишь? – Каждое слово царапает горло, как еж, и получается хриплым, трескучим. – Это же я, Яна!
– Яна? – Мальчишеский хохот громом прокатывается по верхушкам тревожно притихших деревьев. – Вот насмешила-то. Яна – девчонка молодая, а ты – старуха древняя.
Деревья за его спиной расступаются, и я вижу гладь речного озера. Бросаюсь вперед, с трудом передвигая ногами. Отталкиваю в сторону смеющегося Кузьму. Останавливаюсь на берегу, наклоняюсь над водой. Из воды на меня смотрит сгорбленная сморщенная старуха с перекошенным лицом, похожим на печеное яблоко, с косматыми седыми волосами. А в ее глазах та же смертельная тоска и безысходность, что в глазах Фросиной бабушки… Вдруг озерная гладь начинает бурлить, и старуха выскакивает из воды, вцепляется мне в шею не по-старушечьи сильными цепкими пальцами и тащит за собой в омут.
Сон обрывается внезапно, словно с глаз сорвали повязку, словно в кинотеатре включили свет. Я задыхаюсь от сильных пальцев, стиснувших шею, и в тусклом свете лучины вижу перед собой совершенно безумные глаза.
– Фрося! – хриплю я и не могу шевельнуться.
С печи доносится жалобный плач старухи.
Фрося хищно нависает надо мной, прижимая к лавке и бормоча какое-то неизвестное заклинание, в котором я вычленяю отдельные фразы: «юности цвет», «старости лет», «годы младые», «хворь прочь», «кудри шелковые», «голос медовый».
Гляжу в безумные глаза Фроси и в ужасе понимаю: старуха не обманула. Старая ведьма черным колдовством поменялась телом с девушкой и теперь хочет проделать то же со мной. Но зачем ей второе тело? Или колдовства недостаточно, чтобы сохранять молодость, и приходится все время пополнять «источник» новыми вливаниями?
Вырываюсь изо всех сил, рывком вскакиваю с лавки, отталкивая ведьму прочь. Та визжит, прижимает к лицу руки, а когда отнимает их, я вздрагиваю. На меня смотрит старуха с печи. Только в ее лице не осталось ничего жалкого, вызывающего сочувствие. Глаза так и полыхают ненавистью, белая щель в бешенстве искривленного рта – словно прорезь на маске. Вот какая ты настоящая, ведьма! Жуткое зрелище – старушечье лицо и девичье тело. Жеваное лицо на гладкой белой шее. Я прервала ритуал, и что-то пошло не так. Я быстро оглядела руки, потрогала лицо, дернула себя за косу. Повезло! Со мной она ничего сделать не успела, да еще и колдовство, направленное на Фросю, частично разрушилось.
С печи доносятся уже тоненькие всхлипы девушки. Кажется, Фрося не поняла, что произошло. Да и как понять когда ведьма стоит к ней спиной, а бедняжка кутается в лохмотья по-прежнему старческими, в морщинах, руками. Только голос звучит по-девичьи тонко, подсказывая, что к Фросе вернулось ее лицо и ее голосовые связки.
Ведьма в бешенстве. Она ошеломлена, но уже вот-вот справится с собой и нанесет удар. В ее руках – магия. Черная, древняя, сильная, помноженная на силу ненависти. У меня – ничего против нее. Панически перебираю в уме заклинания, с надеждой прислушиваюсь к себе, ожидая хотя бы искорки проснувшейся магии. Ничего. Тишина, ночь, безнадежность. Под полом скребется мышь, на душе – кошки.
– Думаешь, сможешь остановить меня?
От вкрадчивого голоса ведьмы я вздрагиваю, вспоминая, как именно этот хриплый, шершавый голос вырывался во сне из моих губ. Неужели сон был пророческим? Неужели это – мое будущее? Так просто я не сдамся!
Ведьма хохочет, вскидывает руки, тянет ко мне гладкие, белые пальцы и начинает выкрикивать слова прерванного заклинания:
– Молодость твоя станет моя! Красота твоя перейдет на меня! Старость моя пусть захватит тебя! – Каждая фраза – крик ликования, уверенность в своей победе.
Ох, зря ты так, бабуся. Нельзя недооценивать противника. Даже если силе магии он может противопоставить только… ловкость ног. Рывком бросаюсь вперед и сбиваю ведьму с ног. Вцепившись друг другу в волосы, катимся по полу, вопя и визжа. Как бы мне сейчас пригодилась помощь Варфоломея! Но блудный котяра дрыхнет под теплым пушистым боком трехцветной деревенской красотки и знать не знает, какой опасности я сейчас подвергаюсь.
По пути натыкаемся на стол, лучина падает, и избу озаряет вспышка – пламя лужей растекается по поверхности стола. От неожиданности разнимаем руки, вскакиваем с пола. Ведьма с воем бросается к столу, где огонь жадно попирает веники из сухих трав, приготовленные для ритуала. Не теряя момента, толкаю ее в спину. Ведьма падает лицом в огонь, язычки пламени стремительно взбегают по седым космам. Избу оглашает звериный вой. Пока ослепленная ведьма мечется по избе, натыкаясь на лавки и сундуки, и пытается сбить пламя, подбегаю к печи и встряхиваю Фросю за плечи. Вздрагиваю, глядя в юное лицо, выглядывающее из груды смрадного тряпья.
– Фрося, – шепчу ей, – что она сделала, когда стала тобой?
Девичьи глаза испуганно таращатся на меня. Воет и громыхает за спиной ведьма.
– Да говори же! – срываюсь на крик. – Мне нужно знать! Только так ее можно одолеть! Только сделав то же самое с точностью до наоборот!
Почуяв неладное, ведьма бежит на голос. Она сбила пламя, сунув голову в кадку с водой и перевернув ее на пол. Теперь мокрое дерево чавкает под ногами, а пламя, спускаясь по ножкам стола вниз, с шипением гаснет. Пожара не будет. Ведьма трясет головой, трет рукой глаза и приближается. Вооружившись подвернувшимся под руку ухватом, пытаюсь сбить ее с ног.
