– Что значит готова? Я свидетельствую.
– По-видимому, нам удается решить нашу проблему, – заметил Вульф. – Нужна еще одна деталь. Теперь стало ясно, что мистер О’Мэлли напечатал мой адрес на другом конверте и переложил туда весь материал. Если это так, то вполне возможно, что кто-нибудь из вас, дамы, видел, как он это делал, хотя я, к сожалению, не знаю, как у вас в офисе размещены машинки. Что скажете? В субботу утром, девять дней назад, никому из вас не довелось видеть, как мистер О’Мэлли печатал адрес на конверте?
Все молчали, не сводя с Вульфа глаз.
– Насколько я понимаю, – кивнул Вульф, – он должен был воспользоваться машинкой, которая вам не видна. Следует также расспросить тех сотрудников, которые сейчас отсутствуют, – может, кто-нибудь из них его видел. Но мне хотелось бы убедиться, что вы все понимаете ситуацию. Этот конверт – веская улика. Если мистер О’Мэлли держал его в руках и печатал на нем адрес, на конверте, по всей вероятности, остались отпечатки его пальцев, ибо я не думаю, что он в то утро был в офисе в перчатках. Кроме того, довольно легко будет определить, на какой машинке он печатал. Если таковой окажется машинка, стоящая на столе одной из вас, дамы, и вы были на месте в то утро, а мистер О’Мэлли решит отрицать, что он ею пользовался, вы можете оказаться в весьма затруднительном положении. Полиция наверняка заинтересуется подобным фактом.
– Это моя машинка, – мрачно пробормотала, причем так тихо, что я едва расслышал сказанное, – кто бы вы думали? – красавица Элинор!
– Ага! Разрешите узнать ваше имя.
– Элинор Грубер, – неохотно произнесла она.
– Пожалуйста, поведайте нам об этом, мисс Грубер.
– Я рылась в шкафу с архивами, когда он спросил, можно ли…
– Мистер О’Мэлли?
– Да. Он спросил, можно ли воспользоваться моей машинкой, и я сказала «да». Вот и все.
– Печатал ли он адрес на конверте?
– Не знаю. Я рылась в архивах, стоя к нему спиной. Я сказала, что это моя машинка, но мне, наверное, следовало сказать, что это, возможно, была моя машинка.
– У вас в столе лежали чистые конверты?
– Конечно. В верхнем ящике.
– Сколько времени он провел за машинкой?
– Не знаю. Очень недолго.
– Минуту-другую?
– Я сказала, очень недолго. Я не смотрела на часы.
– Но достаточно для того, чтобы напечатать адрес?
– Конечно. На это требуется несколько секунд.
– Вы видели у него в руках конверт?
– Нет, я же не смотрела. Я была занята.
– Спасибо, мисс Грубер. Извините, что пришлось помочь вам напрячь память, но рад, что она вас все-таки не подвела. – Вульф уставился на Конроя О’Мэлли. – Мистер О’Мэлли, придется вам заговорить. Действительно ли вы в ту субботу утром совершили то, о чем свидетельствуют эти дамы?
О’Мэлли стал совсем другим. Горькая складка у рта исчезла, и щеки больше не висели. Он выглядел на десять лет моложе, а глаза горели почти так, как у кошки во тьме, когда на них попадет луч фонаря. В голосе появились резкие ноты.
– Я предпочитаю послушать вас.
– Отлично. Я еще не закончил. Вам понятно, что я обвиняю вас в убийстве?
– Да, можете продолжать.
Пэрли Стеббинс встал, обошел Кремера и Бриггса, взял пустой стул, поставил его сзади и чуть справа от О’Мэлли и сел. О’Мэлли даже не взглянул на него.
– Совершенно очевидно, – продолжал Вульф, – тот факт, что О’Мэлли взял это письмо с целью сделать на нем пометку, подделав почерк Корригана прежде, чем оно придет ко мне, еще не свидетельствует о том, что он убийца. К тому времени вы все уже слышали название романа Бэйрда Арчера «Не надейтесь…», и любой из вас мог узнать, что эти слова взяты из третьей строфы сто сорок пятого псалма. Зато письмо доказывает, что О’Мэлли хотел преподнести мне доказательство того, что кто-то в вашем офисе имеет отношение к рукописи, а следовательно, к убийствам, и этот кто-то – Корриган. Я…
– Почему Корриган? – спросил Кастин.
– Это я и собираюсь вам объяснить. Я намерен сказать вам то, чего не могу доказать, как в случае с Иксом. Он все еще Икс, только теперь я называю его О’Мэлли. Самое странное в письме-признании – это то, что почти каждая подробность в нем соответствует истине и отличается крайней точностью. Человек, который его писал, действительно нашел рукопись у Дайкса в столе и прочел ее; он обнаружил, что содержание рукописи именно такое, каким он его описывает; он побывал у Дайкса дома и побеседовал с ним, а потом убил Дайкса именно по причине, указанной в письме, то есть из страха перед тем, что может случиться из-за того, что ему известно о содержании рукописи. По этой же причине он убил мисс Уэлман и мисс Эйбрамс. Признание написал О’Мэлли. Он…
– Вы сошли с ума! – выпалил Кастин. – В рукописи было написано, что Корриган донес на О’Мэлли. Правильно?
– Да.
– И О’Мэлли узнал об этом, найдя и прочитав рукопись?
– Да.
– Значит, он убил трех человек для того, чтобы никто не узнал, что на него донес Корриган? Господи боже!
– Нет. Он убил троих только для того, чтобы ему было легче убить четвертого. – Вульф опять перешел к своему повествованию: – Когда он узнал, что его карьеру разрушил Корриган, он принял решение убить Корригана. Но как бы ловко он это ни сделал, от Дайкса неминуемо исходила опасность. Дайкс знал, что О’Мэлли известно о доносе Корригана, и, если бы Корриган вдруг умер насильственной смертью, каким бы путем это ни случилось, Дайкс мог заговорить. Поэтому сначала предстояло погибнуть Дайксу, и он погиб. Затем Джоан Уэлман – исходила ли от нее угроза? О’Мэлли должен был это выяснить, и они встретились. Возможно, он и не собирался причинить ей вреда, о чем свидетельствует в письме, но, когда она заговорила о схожести содержания романа с действительным событием и даже чуть ли не назвала его имя, этого, как говорится в письме, было достаточно. Через пять часов она была мертва.
В конце комнаты заскрипел стул. Джон Р. Уэлман встал и двинулся вперед. Присутствующие не сводили с него глаз. Вульф замолчал, но Уэлман на цыпочках прошел вдоль стены и, обогнув угол, очутился возле того стула, с которого встал Пэрли Стеббинс. Таким образом, ему стали видны лица всех адвокатов.
– Извините, – произнес он, обращаясь, по-видимому, ко всем, и опустился на стул.
Женщины зашептались. Кремер бросил взгляд на Уэлмана, по-видимому решив, что мстить он в данную минуту не собирается, и опять стал смотреть на Вульфа.
– Остался один человек, – возобновил свой рассказ Вульф, – от кого могла исходить угроза, – Рейчел Эйбрамс. Дайкс, вероятно, рассказал о ней О’Мэлли, но если и нет, все равно тот, обыскивая квартиру Дайкса, нашел расписки, которые она дала Бэйрду Арчеру. Я прочту несколько строк из признания. – Он перелистнул страницы, нашел нужное место и прочел: – «Я не имел права позволить себе испытывать отвращение к мысли о расправе с Джоан Уэлман, во всяком случае такое, что могло бы удержать меня от дальнейших действий, ибо если считать ее гибель морально неприемлемой, то как оправдать убийство Дайкса? После смерти Джоан Уэлман я перестал сомневаться. Теперь, при наличии достаточного мотива, я был способен на убийство любого числа людей, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести. Поэтому, замышляя расправу над Рейчел Эйбрамс, я раздумывал только над тем, насколько в этом есть необходимость и можно ли ее осуществить, не подвергаясь излишнему риску. Необходимость есть, решил я».
