Внутри был листок, отпечатанный на принтере. Прочитав его содержимое, я хрипло рассмеялась. Хороша шутка! Старейшины от лица Парижского Клуба запоздало приносили мне извинения за судебные ошибки, допущенные в ходе следствия, и сообщали о том, что Андрей отстранен от руководства Орденом парижских Гончих. А мне в качестве компенсации даровали самое бесполезное недвижимое имущество из богатого наследия Жана — сгоревшую фабрику в Котловке. Жан выкупил ее накануне той роковой ночи, сделку оформляла Саша. Очевидно, поделив все виллы в Ницце, Тулузе, Монако и остров на Багамах, старейшины не придумали, как поступить с развалинами в московском спальном районе, и решили избавиться от проблемы, свалив ее на меня. Ну спасибо, облагодетельствовали.
Внезапно мне в голову пришла одна мысль, и листок дрогнул в руке, упав к ногам.
Я быстро накинула пальто, вышла на улицу, остановила машину и продиктовала адрес заброшенной фабрики на Котловке. Если призрак Жана и задержался на этом свете, то он может быть только там. И если нет возможности разыскать и допросить наследниц, отчего бы не спросить у самого завещателя?
— Уверена, что надо остановить здесь? — Водитель в замешательстве покосился на длинный забор за окном. На километр вокруг не горело ни одного фонаря.
После того как Гончие устроили пожар, чтобы скрыть следы побоища с людьми Жана, фабрика превратилась в пепелище. К тому же после того, как Жан ее выкупил, она больше не охранялась и не освещалась. Лишь в стороне виднелись редкие огни жилого микрорайона: в поздний час горящие окна в домах можно было сосчитать по пальцам. Город спал. А мне не терпелось проверить свою догадку.
— Давай я довезу тебя до дома, — предложил водитель.
— Не стоит, мы уже на месте. — Я протянула ему купюру. — Получите вдвое больше, если подождете меня около часа и отвезете обратно.
Он с подозрением взглянул на меня и крякнул:
— Лады.
Я уже вышла из машины, когда водитель приоткрыл окно:
— Фонарик нужен?
Я, конечно, рассчитывала на свое зрение, но фонарик не помешал бы.
— Давайте.
Надежда быстро отыскать в заборе сломанную дощечку не оправдалась. Отойдя на приличное расстояние от машины, я просто сильнее, чем это возможно человеку, надавила на одну из досок, срывая ее с гвоздей, а затем протиснулась в кромешную, не освещаемую даже светом фар тьму.
Вот где пригодился фонарик. Не столько для лучшей видимости — обрушившиеся во время пожара стены я видела и так, — сколько для храбрости. Лучик фонарика, бежавший впереди меня, разгонял темноту и страхи о чудовищах, которые в ней могли затаиться.
Когда я была здесь в прошлый раз, я несла три Серебряных Слезы в обмен на жизни Саши и бабушки Лизы, которых Жан взял в заложницы. Со Слезы Привлекательности все началось — именно она привлекла ко мне интерес француза, а я до той ночи и не подозревала, что пирсинг, который я ношу в пупке, изготовлен из магического серебра. Слеза Силы позволила мне продержаться против Жана в ручной схватке. Слеза Ненависти выжгла из сердца всю жалость, в результате она и погубила вампира, когда тот воссоздал легендарную Чашу последнего лорда, которая давала власть над всеми вампирами.
Я быстро шла по мерзлой земле, и ветер швырял мне в лицо снежинки, смешанные с пеплом. Я старалась не думать о том, что этот пепел, возможно, был кусочком старого стола, хранившегося на фабрике, а возможно, и частичкой плоти Жана. Я направлялась к руинам в надежде увидеть там француза и задать накопившиеся у меня вопросы. При жизни он был порядочной сволочью и никогда бы не ответил на них, посмеявшись мне в лицо. Но, может, смерть пошла ему на пользу?
Я думала о нашей кровной связи с Жаном, о влиянии его крови на мой характер. Оставшись без Слезы Милосердия, я не сошла с ума, не озверела, не накидываюсь на людей и вампиров. Вацлав говорит, что все дело в характере и воле новичка. Если по силе они не уступают тем же качествам донора, то никаких трагических перемен не случится. Гончий считает, что я переборола влияние крови Жана, а испытания, которые выпали на мою долю в последние месяцы, закалили мой дух. И если вначале я еще была подвержена вспышкам гнева и могла повести себя непредсказуемо, то теперь я вполне владею собой и не представляю угрозы для окружающих. Надеюсь, что он не ошибается.
Свет фонарика выхватил из темноты нагромождение кирпичей и горелые доски. Часть фабричных перекрытий была деревянной, пометку об этом я делала еще в отчете для Однорога, когда приезжала сюда впервые. В результате пожара здание обрушилось, превратившись в крошево из кирпича и досок, на самом верху которых, на высоте примерно двух этажей, красовался почти не тронутый пламенем старый стул. Словно какой-то шутник взгромоздил его туда уже после пожара, дабы с высоты посмотреть на разрушения. Наверное, это пошутил какой-то бомж. До пожара многие бездомные облюбовали заброшенное здание в качестве ночлежки.
Моя надежда очутиться в комнате на последнем этаже, где я убила своего создателя, не оправдалась. Значит, надо искать его где-то поблизости. А кроме призрака Жана, здесь могут оказаться и призраки его погибших охранников…
Я обошла пожарище по периметру, светя фонариком и повторяя имя Жана, но не обнаружила никаких следов потусторонней жизни. Вернувшись к началу круга, я выключила фонарь и попыталась слиться с темнотой, чтобы отыскать в ней следы призраков. Тщетно. Наверное, слияние распространяется только на живых существ. Я включила фонарь, последний раз махнула им над головой, безо всякой надежды обводя руины, и вдруг чуть не выронила его. Дрожащими руками направила фонарик на стул, стоявший наверху развалин. Фонарик высветил знакомое красивое лицо в обрамлении темных волос, только теперь оно было полупрозрачным и мутным, как смазанный фотоснимок. Жан был одет так же, как в нашу последнюю встречу, — нарядная белая рубашка, дорогой черный костюм. Он с королевским видом восседал на колченогом стуле, как будто это был золотой трон, а вокруг находились не руины сгоревшего здания, а торжественный зал приемов в императорском дворце. Я некстати вспомнила, что Жан был потомственным графом и аристократичные манеры пронес через всю жизнь, не утратив их даже после смерти.
Призрак хранил молчание, насмешливо взирая на меня с высоты второго этажа. Я одновременно испугалась того, что он пропадет, так и не проронив ни слова, и что он окажется рядом и мне придется взглянуть в глаза того, кого я убила.
— Жан, поговори со мной, — позвала я по-французски, не сводя с него взгляда.
— Потрясающая наглость! — саркастически отозвался призрак, не высказав удивления тем, что я могу его видеть. — Ни здравствуй, ни прости. Ты не устаешь меня поражать, mon amour.
Я вспыхнула от этого интимного обращения, которым Жан всегда меня называл.
— Мне не за что просить прощения, — вскинулась я.
— А я ведь обижен на тебя, mon amour. — Он вскочил на ноги. — Смертельно обижен.
Призрак скользнул вниз, приближаясь ко мне, и я почувствовала холодок по коже. С каждым шагом его облик становился все четче. Уже можно было разглядеть выразительное лицо с классически правильными чертами и рельефными скулами, твердый рот с крепко стиснутыми губами, длинные ресницы и глубокие карие глаза, казавшиеся почти черными. Жан был красивым мужчиной — недаром я запала на него при нашей первой встрече. В пятидесятых он некоторое время был звездой черно-белого кино. Но он неспроста играл роли злодеев и авантюристов: Жан и в жизни никогда не был положительным героем. Он был классическим плохим парнем. Это выдавал и его взгляд — шальной, вызывающий и порочный одновременно, и самоуверенное выражение лица, и жестокий изгиб бровей.
