— Зачем ты меня раздел? — с возмущением спросила я.
Ресницы Вацлава растерянно дрогнули. Судя по всему, он ожидал чего угодно, но только не этого вопроса.
— Это единственное, что тебя беспокоит? — прозвучало в ответ.
— А что, — я насторожилась, — должно быть еще что-то? Ты воспользовался моей беспомощностью? Трижды?
От этого предположения у Вацлава на скулах заиграли желваки. Он стремительно поднялся с кровати и отступил назад, словно желая оказаться как можно дальше от меня.
— Вспоминай, — тихо сказал он. — Мы ехали в машине, мы были на мосту, помнишь?
Воспоминания обрушились на меня ушатом ледяной воды, и меня всю передернуло от холода. Арктический мороз, пробирающий до нитки, мокрая одежда, прилипшая к телу, лед по венам…
Вацлав быстрее ветра сделал шаг ко мне, сминая расстояние между нами, как гофрированную бумагу, и его руки успокаивающе легли мне на плечи.
— Все позади, — зашептал он, укутывая меня во второе одеяло, которое лежало сбоку. Вероятно, я сбросила его во время сна.
При мысли о том, сколько времени Вацлав провел у моей постели, заботливо накрывая меня сбившимся одеялом, меня затопила нежность. Понятно, почему я спала обнаженной — моя одежда вымокла до нитки и, должно быть, пришла в полную негодность.
— Все кончилось, — успокаивающе повторял он.
А потом его губы как-то сами собой коснулись моего виска, и меня захлестнуло острым, неодолимым желанием. Я повернула лицо, мечтая ощутить их жар на своей коже. Вацлав не стал медлить. Его теплые губы порывисто накрыли мои, и это было в сто крат лучше всех снов и видений, потому что происходило по-настоящему. Я столько мечтала об этом поцелуе, столько представляла себе его, что едва не потеряла сознание от счастья. Пусть этот поцелуй не был первым — первым стал тот поцелуй в подвале, где меня держали парижские Гончие в ожидании суда. Но тогда в нем не было ничего похожего на робость и нежность первого касания губ. Тот поцелуй был концентратом отчаяния, горечи и надежды, моей исповедью в невиновности и обещанием Вацлава спасти меня. Тогда мы целовались как в первый и в последний раз. Потому что следующего могло уже не быть. Потому что смерть уже заявила на меня свои права, и даже Вацлав тогда не был уверен в том, что ему удастся одержать победу в этом поединке.
Теперь же поцелуй был обоюдным признанием, которое давно жгло губы. Лаской, от которой за спиной разворачивались крылья. Обещанием счастья, от которого кровь в венах бурлила пузырьками лимонада. Клятвой в вечной любви, в сто крат более сильной, чем те, которые обычно дают люди у алтаря. С каждым глотком я впускала Вацлава в себя все глубже. Его дыхание наполняло мои легкие, его волнение проникало в мою кровь, его страсть затуманивала мой разум. Это был уже не случайный поцелуй, после которого можно неловко отстраниться и сделать вид, что ничего не было, что это просто минутное помешательство. Это был поцелуй, с которого начался новый отсчет времени. Того, в котором мы с Вацлавом были вместе.
Желание, которое поцелуи уже не утоляли, а только разжигали, поднималось во мне горячей волной. Одеяла между нами и одежда на Вацлаве сделались досадным препятствием, которое следовало немедленно устранить. Как я мечтала сейчас коснуться его кожи, открыть для себя его тело, с дотошностью первооткрывателя исследовать все его впадинки, родинки, шрамы, запомнить их рельеф, попробовать на вкус, оставить едва заметную метку своих зубов или ногтей, предупреждающих: «Осторожно: мое!»
Не прерывая поцелуя, я завозилась под верхним одеялом, которое сковывало мои движения и не давало обнять Вацлава. И Вацлав, угадав мое желание, скинул его с плеч. Его руки заскользили по моей обнаженной спине, и от этой откровенной ласки, о которой еще накануне я могла только мечтать, с моих губ сорвался тихий стон. Теперь нас разделяло только одно одеяло, которое я продолжала придерживать одной рукой на груди, другой обвив шею Вацлава. А потом, осмелев под его жаркими ласками, я прижалась к нему грудью и обняла второй рукой. Теперь одеяло удерживало только то, что наши тела оказались тесно прижаты друг к другу. А мои руки, торопливо комкая ткань мужского джемпера, уже спешили осуществить задуманное и скользили по спине Вацлава, дотошно исследуя каждый сантиметр кожи, как это уже вовсю делали пальцы Гончего с моим телом. Каждое прикосновение — удар тока, каждый поцелуй — полет в облаках, каждый взгляд — вспышка молнии.
— Ты меня простишь, если я воспользуюсь твоей беспомощностью? — хрипло пробормотал Вацлав, опрокидывая меня на спину.
— Не прощу, если не воспользуешься, — выдохнула в ответ я, глядя в его затуманенные страстью глаза. В следующий миг одеяло, отделявшее нас друг от друга, полетело на пол, сорванное нетерпеливой рукой Вацлава. За ним последовал джемпер — кажется, я так торопилась снять его с Вацлава, что даже порвала.
Брачное ложе номера для молодоженов удовлетворенно скрипнуло под тяжестью наших тел. Наконец-то оно дождалось своего истинного предназначения.
Глава 6
ДВА ВАМПИРА — ПАРА
Мы способны зайти так далеко, что можем даже любить друг друга. Ты и я. Кто же еще подарит нам хоть крупицу любви, сострадания и милосердия? Кто еще, зная нас так, как знаем себя мы, сделает хоть что-нибудь ради нас? Нет, только мы и способны любить друг друга.
Энн Райс. Интервью с вампиром
Это полный миф, что как только мужчина переспит с тобой, так сразу же потеряет к тебе интерес. По правде говоря, должно быть как раз наоборот: если ты все сделаешь правильно, это заставит его еще больше тебя хотеть. Главное, чтобы найти верное сочетание таинственности, недоступности и вызова с чувственностью, соблазнительностью и сексуальностью.
Лорен Вайсберг. Бриллианты для невесты
— Заканчивается посадка на рейс 853 авиакомпании British Airways, вылетающий по маршруту Прага — Лондон. Просьба пассажирам пройти к воротам номер…
— Жанна, давай быстрей! — то и дело подгонял меня Вацлав, пока мы неслись по коридорам пражского аэропорта. Другие пассажиры понимающе расступались, пропуская нас. Только мерзкие духи сигаретной зависимости так и путались под ногами, на одного из них я даже умудрилась наступить. Дух оказался абсолютно бесплотен, только ногу окутало серым дымом, и у меня появилось острое желание вымыть сапожок. Как будто вляпалась в коровью лепешку. Только похуже!
Когда мы добежали до нужных ворот, бортпроводница уже собиралась уходить. И при виде нас осуждающе нахмурила бровки: мол, что ж вы это, пассажиры дорогие, опаздываете? Задерживаете рейс?
Чтобы сгладить нашу вину, Вацлав улыбнулся самой ослепительной улыбкой Джорджа Клуни, протянул посадочные талоны и сказал что-то по-чешски. Сотрудница оттаяла и, возвращая посадочные, даже выдала подобие улыбки, отчего я ощутила острый укол ревности. Более не теряя ни минуты, мы нырнули в рукав, присоединенный к самолету, и заторопились в салон.
