– Там уже гости пожаловали, – сказал Петер, подходя к нам. –
Ильмар?
Я кивнул. Подхватил оброненный кем-то бронзовый молоток на
длинной ручке. Какое-никакое, а все-таки оружие.
– Помоги… этим. – Я кивнул в сторону надрывающихся над
воротом осман. – Чем быстрее, тем лучше. Хелен!
Летунья обернулась ко мне. Она открыла круглый люк в хвосте
планёра – внутри были какие-то деревянные салазки и болтались два
поблескивающих медных провода.
– Ты смотри, чтобы толкач правильно ставили, а в бой не
лезь, – попросил я. – Хорошо?
Хелен ответила не сразу. Поколебалась, потом неохотно
кивнула.
Я пошел к мужчинам. Вся наша маленькая группа стояла у
открытой двери ангара. У Антуана и Арнольда были в руках пулевики, остальные
вооружились чем смогли.
А от казарм бежали, рассыпаясь в атакующую цепь, османские
солдаты. Не меньше сотни, значит, не только те, что на плацу стояли.
Чем нам помогут два ручных пулевика? Эх, тут бы
скорострельный пулевик! Вроде того, с которым его светлость лорд Хамон от
иберийцев отбивался…
Откуда-то из-за спины вынырнул Маркус, по-деловому
направился к Арнольду. Я молча поймал его за плечо, развернул, толкнул назад.
Мальчишка гневно выкрикнул:
– Я дерусь не хуже!
– Уймись, Марк, – попросил я. – Уймись, без того тошно. А то
не пожалею последней минуты, сниму ремень и выдеру… на память.
Маркус от гнева побледнел… но вдруг изменился лицом. Понял,
видно.
– Ильмар, я могу повести второй планёр!
– Нет. – Я покачал головой. – Не можешь. Иди в кабину, живо!
– Я заберу у них оружие! – кивая на приближающихся осман,
выкрикнул Маркус.
– У всех?
Сколько бы ни было в Маркусе детского желания вертеться в
гуще событий и себя геройски проявить, но и понимания хватало. Он задергал
головой, тоскливо озирая плененных мастеровых, что уже тащили к планёру первый
толкач, молчаливо наступающих осман, наш жалкий строй…
– Иди, мальчик, – сказал я. – Иди. Не твое это дело –
убивать. Тут ты не помощник. Нам бы пулевик скорострельный – вот это в самый
раз.
– Я не знаю! – Маркус топнул ногой – жестом, что у взрослого
аристократа показался бы грозным, а у него – детской истерикой. – Там, в
Холоде, их десятки, сотни! Но мне нужно хотя бы видеть, хотя бы помнить, как
пулевик убирали на Слово!
Я схватил его за плечи, тряхнул, чтобы успокоить.
– Баракальдо. Слушай меня внимательно! Вблизи городка
Баракальдо! Оливковая роща, поле – на нем залегли баски-повстанцы. Наступают
иберийцы и державный легион, приданный им в помощь вердиктом Владетеля. Его
светлость, лорд Хамон, сдерживал натиск, сколько мог. У него был скорострельный
пулевик, в него зачем-то заливали воду. Оруженосец держал ящик с лентой, в
которую вшиты патроны… Ты слышишь меня? Маркус! Представь это! Представь!
Преторианцы нас смяли, лорда пронзили пикой, но он, падая, поднял руку, вот так,
и будто в горсть пальцы собрал… забрал пулевик на Слово.
У Маркуса затряслись губы.
– Нет… не знаю…
Он протянул было вперед руку… и опустил.
– Он там и сейчас, – крикнул я. – Слышишь? Бьет пар из дула,
лента недострелянная свисает из ствола. Достань его, Маркус! Ты можешь,
слышишь? Протяни руку и возьми пулевик!
И младший принц Маркус черканул по воздуху рукой, будто
разрывая худую ткань.
Воздух потемнел, открывая окно в бесконечную ночь. Взвыл
ветер, ледяным вихрем закружившись по ангару.
Маркус стоял, погрузив руки во тьму.
Холодом меня пробрало до костей. Ветер сотрясал, дыхание
сбивая, на бронзовом молотке, что я сжимал в руке, выступил иней. Маркус,
пошатываясь, все стоял, а тьма вокруг росла, будто и мы в нее погружались –
туда, к последнему берегу всего сущего, к человеку, привязанному к столбу…
– Не надо! – закричал кто-то. Кажется, я сам.
Маркусу уже хватило бы времени весь ангар с планёрами на
Слово взять!
Я протянул руку, превозмогая ветер. Толкнул Маркуса, но он
был словно в трансе, все шарил и шарил во тьме, пытаясь достать то, что ему
никогда не принадлежало, то, чего он в глаза не видел, то, что до его рождения
на Слово было спрятано…
Тьма погасла, будто отрезало.
Воздух был выстужен, как зимой, и дышалось тяжко, будто в
горах.
В руках у Маркуса сочился густым паром скорострельный
пулевик лорда Хамона.
Такую тяжесть мальчишка только миг и в силах был удержать.
Негнущимися руками я успел подхватить пулевик под маленькие бронзовые колеса,
рухнул и сам, но пулевик уронил мягко, на себя. Маркус шатался, полуприкрыв
глаза. Тяжелый ящик с патронной лентой упал мне на ногу, отшибая лодыжку,
расплескивая брезентовую ленту, из которой тупыми свинцовыми глазками
таращились патроны.
– В кабину его, живо! – прошипел я, вставая. Поволок за
собой пулевик – подбежал Арнольд и в два счета водрузил оружие у столба. Луиза
и Петер уже волокли мальчишку в планёр. А османы были совсем близко…
– Держи ленту! – гаркнул я, даже не глядя, что его
святейшеству Жерару приказ отдаю. И епископ послушно поднял ящик с лентой на
вытянутые руки.
Словно во сне все… будто опять я – безусый сопляк, в смерть
не верящий, пошел за легкими деньгами в наемную бригаду баскской армии… Только
не стою с плохим мечом в охране высокородного лорда, а лежу за его пулевиком, и
кипит в стволе вода, залитая туда еще в Иберии…
Я повел стволом, глядя в прицельную планку на усатые
османские лица…
И нажал на медный рычаг гашетки, еще хранящий тепло лорда
Хамона, давным-давно в семейной усыпальнице истлевшего.
Пулевик загрохотал, будто рад был продолжить свою прерванную
дробь, будто все эти долгие годы только этого и ждал. Османы дружно попадали
наземь. Такого сопротивления они никак не ожидали!
– Ствол задираешь! – рявкнул Арнольд. В следующий миг,
поднятый его могучей рукой, я оказался в стороне. А стражник рухнул за пулевик,
оскалился – и длинная очередь прошлась по залегшим врагам.
Послышались крики. Стрелял Арнольд не в пример лучше моего.
– В планёр! – скомандовал стражник, на миг прерывая
стрельбу. – Их слишком много!
Маркус, Луиза, Петер уже забирались в брюхо планёра, в
открытый люк. Фарид Комаров, молча наблюдавший за всем происходящим,
отсалютовал нам – и бросился за ними.
– Арнольд, ты должен лететь с ними! – Я наклонился над
стражником. – Им нужен защитник! Быстрее!
