Арнольд молча вытащил из кармана горсть марок, швырнул
оземь. Там было побольше, чем шестьдесят османских лир, и возчики это поняли –
попрыгали с облучков, бросились собирать монеты.
А мы пошли к зданиям у неогороженного лётного поля.
Поэт, спутавший как-то окно с дверью, говорил, что в мире
есть три глупых, но великих деяния, достойных быть воспетыми в стихах, – любить
безответной любовью, защищать осажденную крепость и дерзить Богу.
Он, конечно, хорошо сказал. Трудно поспорить. Но когда мы
шли к лётному полю, я подумал и про четвертое – жалкой горсткой людей
штурмовать крепость. Пусть даже не было перед нами высоких крепостных стен, но
в казармах никак не меньше сотни солдат. Даже если это тыловые войска,
привыкшие быть обслугой османских летунов, – никак не справиться. Будь нас
двенадцать опытных бойцов… да и то.
Мы шли по ровному полю, заросшему густой низкой травой.
Османы лётное поле камнем не мостили, хотя и выровняли честь по чести. В
нескольких местах по траве шли лучами рыжие, выгоревшие полосы, и мне
вспомнилась горелая земля на пограничной полосе.
Здесь тоже была граница – между землей и небом.
– Они всегда взлетают на толкачах, – сказала Хелен, когда мы
подошли к выжженной земле. – Китайцы продают свои толкачи только османам, мы
таких делать не умеем.
Обиды в ее голосе не было, она уже осталась в прошлом.
Наверное, раньше летунью обижало превосходство осман, но сейчас это было не
важно.
Поле оказалось устроено хитрее, чем мне показалось на первый
взгляд. Там, где разбегались взлетные полосы, был проложен крепкий деревянный
желоб глубиной с метр. Доски потемнели от огня, обуглились. Видно, ракетный
толкач подвешивали к планёру снизу, и без желоба он скреб бы по земле. Все
полосы кончались у круглого здания с крышей на китайский манер, вроде пагоды.
Наверное, там скрывались от непогоды планёры. Вряд ли их так много, что
требуется десяток желобов. Но планёры взлетают против ветра, и летуны каждый
раз выбирают подходящую дорожку.
Мы подошли к первому зданию. У приоткрытой двери сидел на
циновке старый османец и курил трубку. Удивленно уставился на нас, даже вынул
трубку изо рта, но говорить ничего не стал. Петер что-то произнес, едва не
пуская петуха от волнения.
– Что ты ему сказал? – прошипел Арнольд.
– Что мы идем к начальству, и начальство знает о нас, –
прошептал Петер.
За следующим зданием, скрытый от нас, оказался плац. И не
пустой – не меньше полусотни солдат в пестрой форме стояли навытяжку, слушая
гарцующего на лошади офицера.
Мы продолжали идти. Мимо плаца, к ангару. Солдаты таращились
на нас, но молчали. Офицер продолжал им выговаривать, даже не помышляя, что
творится у него за спиной.
Мы шли.
Я вдруг подумал, что у осман самая главная беда – это
послушание начальству. Слепое послушание, и не от глупости, а от лени и
осторожности. Любой державный солдат уже крикнул бы, что мимо казарм топают
подозрительные люди. Эти же стояли, мудро рассуждая, что начальству виднее,
кого ловить.
Казарма осталась позади. Будто на мирной прогулке мы подошли
к ангару. Был он, по сути, круглой крышей на столбах, между которыми опускались
легкие двери-перегородки. Сейчас, по теплой погоде, все они были подняты к
потолку. Внутри ангара был устроен крутящийся деревянный круг, вроде сцены в
хорошем театре. На круге и стояли планёры – три огромные, раскрашенные в яркие
цвета машины, почти касающиеся друг друга кончиками крыльев. С десяток осман
неспешно работали на круге – что-то в планёрах проверяли, подтягивали тросики,
держащие крылья. По сравнению с державными планёрами османские выглядели
странно – сами больше, зато крылья такие же, а то и меньше.
Вот здесь наше появление не осталось незамеченным. Работа
остановилась, навстречу нам торопливо вышел один из работников – молодой, но,
судя по важному виду, главный над остальными.
Я молча толкнул вперед Петера. Тот затараторил по-османски,
размахивая руками и то и дело указывая на нас.
На лицах осман появилось недоумение.
Петер даже повысил голос, не то угрожая османам, не то
упрашивая. Но старший лишь покачал головой и твердым шагом пошел к выходу из
ангара. Арнольд, мрачно наблюдавший за ним, двинулся следом. Похлопал по плечу,
когда османец уже собрался выйти.
Османец повернулся.
И получил такой удар в челюсть, от которого кулем рухнул
наземь.
Вот теперь на лицах осман недоумения не осталось. Через миг,
похватав разбросанные инструменты, они с воплями бросились на нас.
А мы – на них.
Драка была недолгой. Все-таки перед нами оказался мастеровой
люд, умевший ухаживать за планёрами, а не сражаться. Арнольд и Луи, вырвавшись
вперед, разметали заводил. Святой Столб, которым орудовал епископский охранник,
несколько раз взвился и опустился, вколачивая в осман превосходство правильной
веры, Арнольду же любое оружие было излишним. Уцелевшие враз потеряли боевой
задор и обратились в бегство. Жерар, с неожиданным для его сложения
проворством, догнал одного из беглецов и оглушил кулаком. Лишь двое успели
выскочить из ангара и бросились к казармам. Антуан проворно достал пулевик – и
тут же опустил. И верно, выстрел переполошил бы солдат немедленно, а так у нас
было несколько минут – беглецы берегли дыхание и бежали молча.
– Прикажи им готовить планёр! – велел Арнольд Петеру. –
Хелен, смотри, правильно ли они все делают! Кто будет лукавить – пристрели!
Пятеро мастеровых, оставшихся на ногах, приказу не
прекословили. Заметались между планёрами. Один что-то затараторил, то умоляюще
воздевая руки к небу, то указывая на люк в полу. Люк был закрыт на огромный
крепкий замок со стальной дужкой и двумя прихотливыми прорезями для ключа. Над
ним стоял простой полиспаст с длинной деревянной люлькой.
– Они говорят, что толкачи в подвале, под замком! – крикнул
Петер.
Я бросился к люку. Всю недолгую схватку я простоял,
прикрывая женщин и стариков, теперь настал мой долг поработать.
Замок оказался местной работы. Но сделан был на совесть, не
меньше получаса с таким возиться, если без отмычек. На лицах осман сквозь
панику проступала радость – ничем не рискуя, они чинили нам препятствие.
– Марк! – не колеблясь позвал я. – Замок! Убери его!
Маркус понял, молодец. Подбежал, даже не касаясь замка
протянул руку – и нас обдало холодом. Он не стал мелочиться – убрал и замок, и
крепкую дубовую крышку.
Лица осман пошли пятнами. Что Словом можно сделать, а что
нельзя, они знали.
– Быстро! – рявкнул я.
Трое осман бросились вниз, двое закрутили рычаги полиспаста,
опуская люльку. Внизу, в темноте, кипела работа – мастеровые, надрываясь,
что-то тащили к подъемнику.
