Мне не ответили. Да и не нужен был ответ – все я прекрасно
понял.
Мы прошли коридором шагов двадцать. Миновали несколько люков
в полу, накрытых решетчатыми деревянными крышками на крепких замках. Там царила
полная тьма, но мне показалось, что за одной из решеток что-то шевельнулось.
У тринадцатого люка – я считал – надзиратель с кряхтением
нагнулся, отпер замок и отволок решетку в сторону. Кивнул:
– Прыгай, Ильмар-вор.
Я стоял как вкопанный. Надзиратель с неуместной
заботливостью добавил:
– Прыгай, невысоко. Будет воля Сестры – не расшибешься.
Оглянувшись на охранников, я понял – сейчас помогут.
– Святые братья, мне ведь Пасынком Божьим велено Святое
Писание читать, грехи замаливать… – нашелся я. – Нельзя же так…
Охранники с сомнением переглянулись. Но надзиратель
затрясся, будто его желудочные корчи пробили:
– Нет! Не положено!
– Мы узнаем у Пасынка Божьего, как тут быть, – решил один из
охранников. – А сейчас прыгай.
– Подождите, подождите! – засуетился надзиратель. – Вещь-то
казенная!
Он потянулся к моему плащу, явно намереваясь сорвать его.
Ну, сраму стесняться тут нечего, но в камере голым сидеть – мою-то всю одежду
забрали! Нет уж!
Коленом я ударил надзирателя промеж ног. И качнулся вперед –
в темную дыру. Со всех сил качнулся, забрасывая ноги в пустоту и повисая на
руках охранников.
Прыгать вслед за мной святым братьям не хотелось – пальцы
разжались.
Падать и впрямь было невысоко. Метра три или чуть больше. И
сгруппироваться я успел, так что даже пяток не отбил – прокатился по каменному
полу и встал.
Вверху, в светлом проеме люка, виднелись две озабоченные
физиономии. Потом к ним присоединилась третья.
Надзиратель шипел и бормотал что-то о душегубах, Богом
проклятых.
– Снимай халат и кидай наверх! – потребовал охранник.
– Сейчас, уже снимаю, – ответил я, торопливо озираясь. Света
мне здесь не оставят, это уж точно, надо успеть хотя бы осмотреться…
Камера была небольшой. Метра три на три, почти кубическая.
Стены, пол – все из каменных плит изрядного размера. Значит, не выковырять
камень, не прорыть лаза… В одном углу камеры – дыра в полу, небольшая дыра, с
ладонь размером. Над ней в стене – совсем уж маленькое отверстие, из которого
вода льется непрерывно, в дыру убегая. В противоположном углу камеры – груда
опилок. Именно опилок, мелких и вроде даже чистых.
Хорошо придумано.
Тут тебе и вода для питья, тут тебе и сортир. Тут тебе и
ложе – да такое, что на лестницу не употребишь. А до потолка не допрыгнешь. А
по потолку до люка не проползешь. Руссийский зиндан, одним словом!
– Халат! – крикнул надзиратель. – Халат отдай, душегуб! Вещь
отчетная! Халат!
– Святое Писание, карбидную лампу и кирку! – крикнул я в
ответ.
Надзиратель в сердцах плюнул вниз и стал задвигать
деревянную решетку. В общем-то в ней и нужды не было.
– Если еды не давать, пока не вернет… – вполголоса предложил
один из конвоиров.
– Не положено! – с искренней болью в голосе ответил
надзиратель. – Душегуб проклятый… что ж вы не держали?
Значит, голодом меня морить не собираются. Хорошо…
– Да пусть он удавится своим халатом!
– А если и впрямь удавится?
Голоса уже удалялись. А вместе с ними – и чахлый факельный
свет.
Я сел на пол, провел рукой по камню. Чисто, на удивление
чисто. Видать, после предыдущего узника камеру отмыли.
На всякий случай я все-таки подполз к груде опилок и бережно
просеял их между пальцев. Нет, ничего. Ни записок, написанных кровью из жил на
обрывке ткани, ни тайно припасенного инструмента, чтобы ковырять стены.
– Попал ты, Ильмар… – сказал я самому себе. – Ох и попал же…
Очень медленно – спешить мне теперь было некуда – я двинулся
по периметру комнаты. И всюду, куда только дотягивался, ощупывал стены. Все
камни были крепкими, надежными. Никаких выцарапанных посланий тоже не было. Да
и чем их выцарапывать, если в камеру голым бросают? Ногтями? Или собственный
зуб выдрать, да им попробовать? Нет, не выйдет, не найдется на свете зубов
крепче гранита.
Через полчаса ощупывать стало нечего. Сложив руки ковшиком,
я подставил их под лениво текущую струйку. Сестра-Покровительница, посмотри на
меня, ободри, вразуми…
Вода была хорошая. Вкусная, чистая. Удивительное дело,
водопровод в камере – неслыханная роскошь. Хотя кто в мире богаче Святой
Церкви? Разве что Владетель… Да и то сомнительно.
Я отошел обратно к груде опилок. Уселся, скрестив ноги,
подгреб под себя побольше трухи. Камеру я, можно сказать, изучил. Уж чем-чем, а
умением в темноте не теряться Сестра меня щедро одарила. И не в таких
переделках бывали…
Тряхнул я головой и признался себе, что не прав. В таких –
не бывал. Египетские гробницы, киргизские курганы, саксонские подземелья – все
это давным-давно заброшено. Кроме хитрых, но обветшалых ловушек нет там
преград. Да и не голым я в них забирался – с веревками, лампами, прочим
снаряжением. А здесь – тюрьма. Камера, в которой до конца жизни сидеть
предстоит… если не удастся выбраться, конечно.
Так что же я имею?
По стенам не забраться, до люка не допрыгнуть…
Есть у меня, конечно, халат. А из шелкового халата можно
легко веревку сделать. Это и снаряжение, это и оружие…
Веревка. Груза нет, крюка нет, но придумать-то что-нибудь
можно? Ведь можно? Значит, забрасываю веревку, цепляю ее за решетчатый люк,
подтягиваюсь…
Снаружи раздался шум. Я поднялся, поморгал, когда в коридоре
появился желтый дрожащий отблеск. Надо же, как быстро глаза от света отвыкли!
– Дальше, дальше…
Голоса – много голосов. И шаги дружные. Человек пять-шесть
идет.
Люк с грохотом отодвинулся. Надзиратель заглянул вниз, а за
его спиной замаячили каменные лица конвоиров.
– Ильмар-вор! – угрожающе произнес надзиратель. – Если ты
сейчас же не отдашь халат доброй волей, мы спустим лестницу и заберем его
силой.
Только начал побег обдумывать…
– Святые братья, не губите! – как можно жалобнее воскликнул
я. – Холодно здесь, помру я! Оставьте одежду, святые братья! Даже римская
стража над Искупителем так не зверствовала!
– Так и ты не Искупитель, Ильмар-вор. – Надзиратель был
непреклонен. – И нечего о зверствах говорить – по полста лет люди в таких
камерах жили! Халат!
