– Сынок, вы в парк сходите, у нас там так красиво стало, памятник поставили.
– Хорошо! – Вовка подошел к матери, поцеловал ее, прижал к себе. – Мам, мы скоро, ладно? Отдыхай, ничего сама не убирай. Вернемся с Катей, тебе поможем.
Когда мы вышли на улицу, Вовка, вместо того чтобы взять меня за руку – во дворе сидели соседки и с огромным любопытством смотрели на нас, – довольно зло спросил:
– Зачем было ехать, чтобы так себя вести?
– Как, Вов?
– Ты себя в зеркале видела?
– Видела. Я специально в твоей комнате зеркало искала.
– Нашла?
– Нашла.
– И что там увидела?
Я промолчала. Зачем так со мной разговаривать? Я не обещала ему полюбить его сразу, я вообще ему ничего не обещала. Может быть, обещают не только словами? Вот Ника мне тоже ничего не обещал. А я почему-то почувствовала, что мы теперь будем вместе. Так и Вовка. Я молчу, а он думает, что так теперь будет всегда. Для него это – навсегда. А для меня?
– Тебе плохо? – Вовка пытливо заглядывал мне в глаза, доставая при этом пачку сигарет.
– Не кури, пожалуйста. Меня укачало, тошнит.
– От меня, от моей матери? – Вовка покрутил сигареты в руке, смял их изо всей силы и отшвырнул в траву.
– Вов… Ну что ты говоришь… – Я погладила его по щеке. Вовка резко отстранился от меня и даже покраснел. – Вова!.. Здравствуйте! – Я громко ответила бабушке, которая все махала и махала Вовке рукой. – Смотри, тебя зовут!
– Здорόво, тетя Люда! – Вовка дружелюбно помахал ей, а на меня обернулся с такой же обидой и злостью. – Можешь уезжать, если хочешь. Я не думал, что…
– Да что ты завелся-то?
– Не знаю. Чувствую что-то не то. Сказать не могу, чувствую.
– Ну и дурак. Все хорошо. Я вот, знаешь… – Я замялась, подумала, стоит ли говорить ему о моих сомнениях насчет беременности. Нет, пока не буду. Подожду. Вдруг, правда, меня лишь укачало… Лицо просто у меня что-то изменилось… Моя мама всегда по лицам видит всех беременных. И я тоже научилась различать. Что-то меняется, появляется отстраненность, другая, вторая жизнь видна в лице гораздо раньше, чем начинает биться сердце у нового человека, зарождающегося внутри женщины.
– Тебе интересно посмотреть наш город?
Очень непривычно было, что Вовка задирался ко мне. Обычно это делаю я.
– Интересно, Вов, очень интересно! Я люблю маленькие русские города. Обожаю.
– А я Москву люблю, – вздохнул Вовка. – А она меня – нет.
При этом он так посмотрел на меня, что было понятно: Москва, которая не любит Вову Колесова, – это я.
– Сейчас прославишься, физиономию твою нарисуют на всех плакатах, в кино же тоже будет фильм, да?
– Будет. И что? Какое это имеет отношение к нам с тобой? Ты меня полюбишь за то, что я стану известным?
– Нет, конечно, то есть… Вов…
Я хотела сказать Вовке, что лет пять назад начала по утрам обливаться холодным душем. Воспитывать волю и одновременно закаляться, чтобы не болеть. У меня и правда перестала кружиться голова, которая кружилась с детства, меня теперь не так сильно и катастрофично укачивает в транспорте, я вот три часа сегодня проехала, даже грызла сухарики по дороге, и ничего, замутило уже потом. Но главное, на второй или даже на третий год я полюбила эту холодную воду, которую вначале просто терпеть не могла. С вечера с ужасом думала о том, что утром буду заставлять себя стоять под ледяным душем.
Могла сказать, но не сказала. Он и без этих слов «стерпится-слюбится» был зол на меня. Или, правда, что-то чувствовал, а что – понять не мог. И сердился. От невозможности ничего изменить. И от невозможности сказать себе правду. Ведь чудес не бывает. Приехала к нему тогда от отчаяния и – полюбила? В этом месте в Вовкиной голове – тупик, он побьется-побьется об стенку и нападает на меня.
Я смотрела на злого Колесова и думала, что вот такой он, пожалуй, мне больше нравится. Парадокс какой-то. А может, в нем больше мужественности, когда он злится. Вот надеть ему шлем, кольчугу, бороду отрастить – и просто Илья Муромец.
– Тебе в исторических фильмах надо сниматься, – сказала я. – Похож на былинного богатыря немножко.
– Что?! – Вовка не ожидал этих слов и даже отшатнулся от меня. – Что ты говоришь, Катя? О чем ты?
– Да ничего, – я пожала плечами и остановилась. Что такого я сказала? Кажется, у Вовки сильно обострились все чувства за последнее время. Я раньше не замечала, чтобы он так резко на что-то реагировал.
Мы шли по симпатичной улочке, засаженной огромными тополями. Их не обрубали уже много лет, они переросли невысокие домики в три-четыре раза. Представляю, сколько здесь пуха в мае.
– Ладно, Вов, давай я правда уеду. Раз так.
Вовка схватил меня за руки, прижал к себе, расцеловал в обе щеки, нос, лоб.
– Катюша, прости меня, что-то я… Прости! Нельзя с тобой так, ты хорошая…
– Я – плохая, Вов… – Я попыталась высвободиться. – Плохая. И тебя не люблю.
– Нет! – Колесов отчаянно закричал на всю улицу. Настоящий актер – мелькнула у меня мысль. Зря ему Марат не дает драматические роли. Вовка – хороший актер. Заладилось бы у него сейчас в кино, может, и в личном бы что-то изменилось.
– Да. Не люблю.
– Подожди, подожди… – У Вовки появились настоящие слезы.
Никогда еще мужчины из-за меня не плакали. Приятно? Нет. Не знаю. Удивительно.
– Вов, не надо… – Я вытерла ему слезы рукой. – Ну, ты что…
– Давай не делать никаких спешных выводов, Катя, пожалуйста…
Мой друг с такой мольбой смотрел на меня, что у меня не хватило мужества продолжать этот разговор.
– Ты ведь нарочно сказала, потому что я орал на тебя, да? Ты ведь не могла притворяться все это время?
Вовка такой наивный, или любовь наивна и слепа?
Я постаралась улыбнуться как можно искреннее:
– Не могла. Сказала нарочно.
– Катюша! – Вовка изо всех сил сжал меня, так, что у меня заскрипели ребра и с трудом проглоченная курочка поднялась к горлу, потом подхватил на руки и понес по городу. Я закрыла глаза. Сама виновата.
Мы еще четыре дня пробыли у Вовкиной мамы, а потом Вовке позвонили из съемочной группы и велели возвращаться. В расписании съемок произошли какие-то изменения, и срочно нужен был Вовка. Татьяна Сергеевна опечалилась, что сын уезжает, и была очевидно рада, что уезжаю я. Я бы раньше уехала, но ее сын не перенес бы этого, умчался бы за мной. Но сказать ей этого я не могла. Поэтому просто старалась не смотреть в глаза, вести себя тихо, ничего не спрашивать и побыстрее уехать. Я была как-то уверена, что в следующий раз все будет по-другому. Уезжая, я чувствовала, что обязательно сюда вернусь. Тошнота моя прошла, я выглядела как обычно, про беременность все придумала со страха, теперь мне было это ясно. Вовка меня сильно не раздражал, потому что был достаточно сдержан, это ему шло.
