– Мам, так ты, наверное, целый месяц ничего не ела, чтобы стол такой накрыть!
– Что ты выдумываешь, сынок!
Да и правда. Месяц назад еще ни сам Вовка, ни его мама даже не подозревали, что он привезет сюда меня, в качестве своей невесты.
Я пыталась помочь Татьяне Сергеевне, но она вежливо отказалась. Вовка остался с ней на кухне, довольно большой и светлой, а я пошла в Вовкину комнату и села там на его кровать.
Вот здесь он спал маленький, я знала, что они всю жизнь жили в этом двухэтажном доме на десять семей. Смотрел в это окно. Мечтал стать артистом, мечтал встретить хорошую девушку… Встретил.
Я оглядела комнату в поисках зеркала. Мне очень хотелось посмотреть на себя. Зеркала нигде видно не было. Я открыла большой старый шкаф. Да, точно, как я и думала, там на створке двери было зеркало, старое, как и сам шкаф, чуть мутноватое, но чистое. Пыли вообще нигде не было, и никаких признаков откровенной нищеты тоже, чего я боялась, – плесени, запахов, сломанной мебели. Все аккуратно, приятно, даже красиво. Ухоженные цветы на окне, нарядные занавески, идеально чистый дощатый крашеный пол, половицы не скрипят.
Вовкина мама раньше работала учительницей биологии, теперь ушла на пенсию и подрабатывает в клубе администратором, когда не болеет, так он мне рассказывал. Хорошая, простая интеллигентная семья, состоящая, как часто бывает, из мамы и одного ребенка. Про отца Вовка говорил сдержанно и отстраненно, тот ушел из семьи, когда Вовке было пять лет.
Я посмотрела на себя в Вовкино зеркало. Я – его невеста, так он сказал маме. Так думает он. А я? У меня впереди – моя единственная жизнь, короткая или длинная, я не знаю. Никто этого не знает. Мне ее жить с Вовкой? Успела ли я полюбить Вовку за это время? Я его всегда любила, просто другой любовью. Мне с ним вместе хорошо, но это иное. Это не как с Никой – счастье, в которое падаешь, падаешь, не слыша себя, не видя ничего вокруг, и даже не так, как с Волобуевым, рядом с которым всегда было радостно и горячо, воздух искрился, хотелось смеяться и петь.
С Вовкой – спокойно. Можно и спеть, но необязательно. Может быть, этого достаточно для хорошей, правильной, нормальной жизни? Для того чтобы растить вместе детей? Моя мама, например, не смогла мне ответить на этот вопрос, она вообще растерялась, когда я ей сказала, что еду к матери своего жениха, чтобы знакомиться с ней.
– Как же так, Катюша… А почему ты его ко мне не привела? Не познакомила со мной?
– Мам, ну это же Колесов! Вовка! Что с ним знакомиться! Ты и так его знаешь! В спектаклях видела! Провожал он меня однажды, помнишь, когда я к тебе ехала в гости…
– Я его только со стороны видела, Катя. Он не сидел передо мной. Я не видела его глаз, не говорила с ним.
– Мам… Зачем тебе его глаза? Вовка меня любит, и точка. Все. Я уверена в нем.
– А в себе, дочка?
– В себе тоже! – засмеялась я и разговор продолжать не стала, слишком трудный для меня.
Может быть, и стоило поговорить об этом с мамой, но я не смогла тогда. Боялась, наверно, что она скажет что-то такое, что остановит меня, а мне останавливаться не хотелось. Мне было по-прежнему пусто, плохо, одиноко. Ника уже точно вернулся из Испании – не на два месяца же он туда поехал, но ни разу мне не звонил, даже просто чтобы помолчать и послушать мой голос, удостовериться, что у меня все в порядке. Нет меня – и все. Он так решил. А я решила – буду с Колесовым, который меня любит.
Из зеркала на меня смотрела красивая, взрослая, немного усталая девушка. Но вполне положительная. Я оделась к Вовкиной маме поскромнее, даже не стала брать короткое платье, туфли на каблуках. Джинсовый сарафан до колен, в котором я приехала, и коса, в которую я заплела волосы, идеально подходили друг к другу. Я себе понравилась. Никого я не обманываю. Вовка мне друг? Друг. Он мне симпатичен? Более чем. Не противен нисколько. Раньше я даже не могла предположить, что нелепый Вовка может иметь ко мне какое-то отношение. А сейчас – имеет, и ничего, я вполне довольна жизнью. Мне с ним хорошо, как всегда хорошо в том месте, где тебе рады.
– Катюша, – Вовка заглянул в комнату, – пойдем обедать!
Татьяна Сергеевна трогательно приготовила просто новогодний обед. Салаты, разносолы, пирожки, горячее – курица с черносливом. Все было на самом деле вкусно. Она выставила и наливку. Вовка налил рюмочку себе, матери, а мне – нет.
– Кате не стоит пить, мам! – улыбнулся мой друг в ответ на вопросительный взгляд матери.
Не знаю, что она подумала. Может быть, что я беременна. Татьяна Сергеевна просто кивнула и не стала ничего спрашивать. Сегодня в автобусе, когда мы ехали и ехали по полям и перелескам, по бесконечной дороге, меня стало чуть подташнивать. И мелькнула мысль, от которой мне стало холодно и нехорошо. А… не беременна ли я на самом деле? Как-то я подозрительно выгляжу. На себя не похожа. Смирная, бледная…
Мы сидели за столом с Вовкой рядом. Я видела наше отражение в стекле буфета. Вовкино положительное лицо и мое – осунувшееся, грустное. Надо улыбнуться. Я заставила себя улыбнуться.
– Все хорошо? – тут же встревоженно спросил меня Колесов.
– Да.
– Ешь.
– Я ем.
– Мам, все просто необыкновенно вкусно.
– Ешь, Володенька. – Мать с любовью смотрела на Вовку, а мне становилось все неуютнее и неуютнее.
Она не смотрела на меня с неприязнью, она даже не смотрела на меня с любопытством. Но отчего-то я чувствовала – она все знает, она понимает, что я здесь – чтобы спрятаться от себя, от Ники, который меня не ищет. Вот я здесь сижу и думаю – а вдруг Ника позвонит, а меня и нет. Тогда он позвонит моей маме – как бывало не раз. А она скажет: «А Катюша уехала со своим женихом знакомиться с его матерью». И… И – что? Ника рванется меня отбирать у Вовки? Очень сомневаюсь. Затоскует. Станет писать стихи, он всегда пишет стихи, не заканчивая их, когда у него грустно на душе. У меня целый ворох листочков, исписанных его заковыристым почерком с двумя-тремя романтическими строчками, ни к чему не ведущими. Как собственно, и вся наша история. Была и вся вышла. И ничего не осталось. И ни к чему не привела. Потому что если я сейчас беременна, то только от Вовки, вариантов нету. Я с Никой давно-давно не встречаюсь.
От вновь пришедшей мысли о беременности у меня окончательно пропал аппетит. На тарелке лежал кусок курицы, не съесть, выбросить его было просто невозможно. Думаю, что Вовкина мама покупает курицу раз в месяц. Остальное время она ест овсянку и гречку, или даже перловку, та в три раза дешевле. И хлеб с чаем.
Я заставила себя откусить курицу, долго ее жевала, с трудом проглотила под внимательным взглядом Вовки.
– Что? – негромко спросил он.
– Ничего.
– Ты нормально себя чувствуешь?
– Укачало просто.
– Мам, ты ничего не выбрасывай, мы пойдем подышим. Можешь даже со стола не убирать!
