– Назад не садись, – предупредил он, – там трясет.
Мы оказались за двумя пожилыми женщинами с большими сумками. Я краем уха слушала их разговор. Женщины обсуждали какую-то Нину, которая обманула то ли сына, то ли внука одной из них. Приехала, стала жить с ним, а потом и сбежала, оставила ему ребенка.
Я взглянула на Вовку.
– Ты уверен, что маме понравится, что мы с тобой неженаты и вот так приехали? Вместе…
– Но мы ведь поженимся? Мама должна тебя увидеть… – Вовка обнял меня и не дал даже тени мысли промелькнуть в моей голове, начал шептать мне ласковые слова, бессмысленные и теплые.
Я не маленькая, я не милая, я не добрая, я не хорошая, я не приятная.
Я злая, вредная, лживая, я еще недавно любила Нику так, что ничего больше не знала и не хотела, только быть с ним… Я – плохая, я все вру… Нет, нет и нет! Я – приятная, милая, хорошая, верная, я прижмусь сейчас к Вовке и не стану слушать этих бабушек, которые просто нарочно сели в тот же автобус и взялись рассказывать какие-то глупости про нехорошую Нину. Не про меня же! Я, во-первых, к Вовке жить не перееду, тем более к его маме. Во-вторых, ребенка рожать пока не собираюсь. А если рожу, то не оставлю его. Назову Никитой… Буду любить больше жизни… Или не Никитой, но любить буду, пока живу. Любить, растить, заботиться…
Я украдкой посмотрела на своего друга. Я видела, что Колесов тоже волнуется. Он просто хорохорится. Для него привезти меня к своей маме – гораздо важнее, чем для меня. Я в самой глубине души знаю, что обманываю всех – и Вовку, и его маму, и саму себя. Знаю, мысль эту не пропускаю, поэтому мне все время холодно и неприятно, как будто я неправильно оделась в первые дни осени. Забыла, как бывает ветрено и промозгло. Вдруг, ниоткуда. Когда дует резкий ветер с дождем, летят первые листья, на лету чернея и сворачиваясь. Еще только вчера было лето, а сегодня нужно кутаться, кутаться – руки, нос, шею, ноги – чтобы все было спрятано от промозглой стужи. А ты идешь в летнем платье и босоножках. Красивая, летняя… И понимаешь, что лета больше нет.
Вот так и мне было стыло и холодно. Но я цеплялась за Вовкину улыбку, нежность, за надежду и его веру в меня. Ведь я не могла его обмануть – считал Вовка.
Я стала смотреть в окно. Иногда мне кажется, что мое место – вовсе не в большом городе, а вот среди таких бесконечных полей и перелесков. Здесь мне хорошо, спокойно, здесь без страха думается о будущем, даже о смерти, думать о которой я принципиально не могу. Ни о своей, ни о чужой. А здесь – думается спокойно. Всё как-то так и течет, уходит-приходит, как эта бесконечная дорога посреди полей, по которой мы сейчас все ехали и ехали. Останавливались, одни бабушки выходили, другие, такие же, садились. И мы ехали дальше, часа три, не меньше.
Когда мы приехали на довольно оживленный автобусный вокзал, я даже удивилась – я представляла, что конечной точкой нашего долгого путешествия будет заброшенная деревенька на краю земли. Но нет, Вовкина мама жила в областном центре. А добираться до него – вот так, три с лишним часа на автобусе, объезжающем всю область, потому что электричка есть, но ходит не каждый день. Почти у всех людей есть машины, у Вовки только нет.
Вовка как будто услышал мои мысли – я уже не раз замечала, что он невольно словно подслушивает их.
– Катюша, вот я сейчас деньги за первые серии получу – просто кучу денег, правда, – и куплю машину. Самую лучшую, какую захочешь.
– Ты умеешь водить?
– Водить? – немного замялся Вовка. – Научусь, не велика забота…
– Ну да! – засмеялась я.
Судя по тому, как он энергично и неумело берется за все у себя дома, в съемной комнатке, так же и водить научится. Будет ездить, углы сшибать, одним колесом на тротуаре, одним – в рытвине…
– Какую бы ты хотела машину?
– Деньги получи хотя бы за одну серию! – вздохнула я.
Вовке так и не заплатили, хотя в августе у него выдались еще два съемочных дня, дождались-таки ливня. Вовка делал много дублей под дождем, режиссер хотел именно настоящего ливня, заливающего все вокруг, а не мокрого артиста, политого из шланга или из ведра. Вовка чуть не заболел, первый день ночевал в съемочном автобусе, потому что назавтра смена начиналась в семь утра, он не стал возвращаться к себе в Подмосковье.
А на второй день приехал ко мне поздно вечером весь бледный, с фиолетовыми губами, я напоила его чаем с коньяком и первый раз оставила у себя ночевать – жалко было отправлять его домой на перекладных: троллейбус, метро, электричка…
Вовка благополучно не заболел, и всё повторял потом, что это моя забота, мое тепло его согрело и спасло. А мне было очень стыдно. Потому что я знала, что не вложила от себя ни кусочка тепла, ничего, просто дала чай, бутерброд, теплые носки и разрешила лечь спать у себя в квартире, не трястись ночью в холодной электричке.
– Кать… – Вовка прервал мои грустные размышления. – Соберись, хорошо?
– В смысле?
– Ты так смотришь вокруг… Тебе же не жить здесь, ну что ты в самом деле!
Я удивленно взглянула на своего друга. Ловит мысли, да не те.
– Нет, Вова, почему, мне здесь, наоборот, нравится, хорошо дышится, простор кругом. Я думаю, что могла бы здесь жить.
– Сомневаюсь. Пойдем. – Вовка взял меня за руку, я не сопротивлялась.
Мне вообще было лучше, когда он начинал командовать. Хуже нет, если Вовка смотрел на меня глазами большого преданного щенка, который готов терпеть все от хозяйки – и тычки, и грубость. Так любит, так безоглядно предан, в таком восторге от нее, что бежит сзади и поскуливает от счастья.
Вовкина мама открыла дверь сразу, как будто ждала нас под дверью.
Маленькая, худенькая, она прильнула к сыну, замерла, потом, не отпуская его, взглянула на меня:
– Здравствуйте, Катенька.
– Мам, зови Катю на «ты», хорошо? Не нужно церемоний.
– Хорошо, сынок, я пока не привыкла. – Вовкина мама ласково провела по плечам, лицу сына. – Ты как-то изменился, стал таким взрослым…
Вовка поцеловал мать в лоб и тоже крепко ее обнял.
– Мам, я не так давно у тебя был, зимой, что ты придумываешь!
– Нет, изменился, возмужал…
Со мной связался, подумала я. Но говорить, разумеется, ничего не стала.
– Пойдемте, дети, я покажу вам вашу комнату.
– Мам, ты что! – засмеялся Вовка. – Я что, комнаты своей не знаю! Ну расслабься, пожалуйста, Катя очень хорошая. Очень! Ты увидишь!
Я на всякий случай отвела глаза, но успела увидеть острый взгляд его матери. Поймет она, что мы с Вовкой по-разному относимся друг к другу? Вообще – что она знает обо мне? Знает ли, что Вовка давно меня любит? Я спрашивала его, но он лишь отговаривался и отшучивался.
Мы привезли разной еды, но у Татьяны Сергеевны было все готово к приему дорогих гостей. Вовка только покачал головой.
