Ко мне в гримерку заглянул Вовка. Он играл в спектакле, как обычно, маленькую роль, но очень симпатичную. Точнее, он придумал ее так, что из ничего получился милый, трогательный персонаж – школьный учитель физики, подрабатывающий дворником в доме отдыха, где происходят события пьесы, но чтобы его случайно не узнали дети или их родители, он каждое утро тщательно собирается на работу, клеит бороду, брови, закрывающие глаза. В пьесе этого не было, учитель просто надвигал капюшон и, тяжело вздыхая, мел двор. Учителя этого по пьесе бросила жена, и он остался с тремя детьми.
Мне все хотелось переписать пьесу так, чтобы главным героем стала не девушка, приезжающая летом в дом отдыха, где у нее начинается бурный роман с отдыхающим известным журналистом, а этот школьный учитель. Но автор пьесы решил по-другому, и у Вовки было всего несколько слов, а смысл его роли заключался в том, что он все время мешал встречам главной героини и журналиста, натыкаясь на них в самое неподходящее время. Пьеса должна была быть смешной, и Вовкина роль, по замыслу автора, была почти гротескной. Хотя что смешного в том, что его бросила жена с тремя детьми, и он встает в пять утра, чтобы прокормить их, потому что зарплаты провинциального учителя категорически не хватает.
– Ты уходишь из театра? – Вовка смотрел на меня совершенно несчастными глазами.
– С чего ты взял?
– Ребята сказали в курилке…
– Вов… – Я, как обычно, чувствуя сильный запах табака, кислый, душный, начала раздражаться.
Мои любимые мужчины не курят… Я успела перехватить эту мысль и улыбнулась. «Они»… Значит все-таки мое подсознание (а мысль была совершенно неожиданной и неосознанной) полагает, что я люблю двоих. Странно, конечно, но ведь у мужчин так бывает? Нет, я со своим подсознанием не согласна. Я люблю только Нику. Волобуевым я просто восхищаюсь, потому что не восхищаться им нельзя. Он – человек-солнце.
Вовка неправильно понял мою улыбку и протиснулся в гримерку. Мне его жаль, он мне симпатичен, я считаю его талантливым актером… Но как же он меня иногда раздражает! Например, тем, что не заходит, широко открывая дверь, а влезает в комнату, заранее извиняясь за свое присутствие и стесняясь самого себя. Ну как я могу полюбить человека, который сам себя не любит!
– Катенька… – Вовка смотрел на меня преданными глазами.
Если бы от него так страшно не пахло бы табаком, я бы даже обняла его сейчас и прижалась бы к нему, так грустно и одиноко мне было сегодня. Но я только отодвинулась вместе со стулом.
– Вов, я не ухожу из театра.
– Катя, я, может быть, в кино сниматься буду, я пробы прошел.
– Молодец. Какое кино? Кто снимает?
Вовка замялся.
– Я забыл фамилию. Молодой режиссер какой-то, и нерусский. Фамилия русская, а сам не очень.
– Ну ладно. Хороший режиссер?
– Говорят, да… – разулыбался Вовка. – Ты точно не уходишь?
– Нет, я просто отпуск взяла, чтобы институт закончить спокойно. Ты приходи на наш выпускной спектакль, хорошо?
– Колесов, тебя зовут на сцену! – В гримерку без стука вошел Валера Спиридонов, он точно знал, что Вовка здесь, у меня. Удивительное дело – как же все всё знают, всё видят, всё быстро разносят.
Вовка вышел, сказав мне:
– Я позвоню вечером, ладно?
А Валера задержался.
– Вот это правильно, Кудряшова.
– Что именно?
Хуже нет, если ко мне начинают без спросу лезть в душу. Я видела по улыбке Спиридонова, что ему хочется поговорить о личном, о моем личном, которое никого не касается.
– Правильно, что дружишь с Володей Колесовым. Ты не смотри, что он такой… неказистый. Он еще нам всем покажет. Знаешь, кто его взял сниматься?
– Нет.
– Куликов. Что, не слышала? У него фильм премию недавно получил.
– Хорошо.
– Вот и я говорю – держись за Вовку, он тебя любит. А про директора забудь.
Я улыбнулась и встала. Сумку я уже собрала, на всякий случай решила забрать всю косметику, свой грим, туфли. Я была уверена, что вернусь в театр после экзаменов, но… Кто его знает. Мы с Иркой и Алей собирались показываться в большие театры, сделали отрывки. Возьмут в хороший театр, так меня здесь ничего не держит. Почти ничего.
– Не слышу ответа, – сказал Валера, удерживая меня за руку.
Я высвободила руку.
– И не услышишь, Валер! Почему я должна тебе отвечать?
– Не там ищешь, Кудряшова, не там ищешь! Ничего с директором не будет, вот увидишь, только время зря тратишь. На посмешище себя выставляешь. Ходишь с зеленым лицом последнее время, как убогая. Рыдаешь по ночам, что ли? Или гормонов мужских не хватает? Так обращайся. Я, правда, тоже женат, но не так крепко. И вообще – чем крепче брак, тем сильней левак, ты что, не знаешь этого, Катя? Эх, Катя, Катя, влипла ты…
Я постаралась побыстрее уйти, жалея, что услышала все это, не успев даже толком осмыслить, что сказал мне наш завтруппой. Я подумаю об этом дома, когда вокруг не будет столько глаз. Я шла по залу, мне махали руками, прощались со мной, кто шутя, кто серьезно. Интересно, хоть кто-нибудь, кроме Вовки, ко мне хорошо относится? Или прав Спиридонов, и все смеются надо мной?
Заявление, которое мне предложил написать Марат, пришлось нести Нике, хотя мне меньше всего хотелось сейчас к нему идти. Он не примет мою сторону, он всегда по необъяснимой причине на стороне тех, кто против меня. Я объясняла это тем, что он не хочет, чтобы о нас лишний раз что-то говорили. Что-то, что не смогла бы выдержать моя мама, к примеру, если бы услышала.
Я молча отдала заявление.
– Я заеду в понедельник, – негромко, как будто совсем о другом, сказал Ника, подписывая заявление и убирая его в папку. – У тебя есть деньги? Отпуск неоплачиваемый.
– У меня есть деньги. А… – я дождалась, пока он поднимет на меня глаза, – заезжать не надо.
– В смысле? – удивился Ника. – Пойдемте, а то нехорошо нам тут в кабинете рассиживаться вдвоем.
Если бы он этого не сказал, я бы не решилась продолжить.
– В смысле, Ника, ты женат.
Ника сделал большие глаза, покрутил пальцем у моего виска и резко толкнул дверь из кабинета.
– С упорством идиота, да, Тюня? – негромко и задумчиво проговорил Ника, аккуратно прикрывая дверь кабинета и выходя в фойе. Там никого не было, но при очень большом желании подслушать можно было из буфета. Ника едва заметным движением оглянулся и убедился, что в буфет дверь закрыта. – Не мытьем так катаньем. Ты читала в книжках, что побеждает не самый сильный, а самый терпеливый?
– Неправда. Побеждает самый хитрый.
– Хорошо. Ты, Тюня, самый хитрый, ты победила. Пойдем, я тебя провожу до метро. Ты ведь домой?
