Ее неприятно поразило тогда, что столь важная персона заговорила с ней в такой манере, тем более что она помнила рассказы Гермионы. О женщинах, которых король преследовал, или, как естественно было ожидать, тех, кто преследовал его, потому что он был король.
«Я знаю, что это дурно», – думала Вильда.
Но она знала, что Гермиона просто посмеялась бы над ней и сказала, что такой деревенщине только в деревне и место.
Глава 4
Проходя по залам Прадо и спускаясь по ступеням туда, где ожидали его лошади, маркиз думал о том, какая глупость пришла ему в голову.
Разумеется, эта гувернантка из Англии не походила на Деву Марию с портрета де Моралеса, образ, овладевший им с детства.
Решив, что просто обманулся в мыслях и чувствах, он снова принял свой обычный облик. Презрительные линии от носа до кончиков твердых губ углубились, и в глазах его появились холодность и жесткость.
По тенистым улицам он направлялся к собственному дому, где все, что он собрал за годы, отличалось оригинальностью и высокой художественной ценностью.
Он сознавал, что некоторые вещи не только привлекали его, но и возбуждали, как это не удавалось женщинам.
Женщины преследовали его с самой ранней молодости, и он не мог вообразить себе жизни без них. Но он всегда сохранял независимость. Маркиз честно признавался сам себе, что женщины хоть и занимали важное место в его жизни, все же он видел в них скорее некий общий символ женственности, и мало кто привлекал его внимание своей индивидуальностью.
Он думал о женщинах, которых он знал. Если бы кто-то мог прочитать его мысли сейчас, он бы поразился, насколько этих женщин было много.
Как одна из его лошадей, пугливо шарахавшаяся от любых препятствий на дороге, маркиз остерегался воспоминаний о своем неудачном браке и его злополучных последствиях.
Он женился потому, что от него этого ожидали. Брак этот был устроен его отцом и отцом его невесты. Его мнения никто не спрашивал.
Но он принял этот союз, как принял свой титул, общественное положение и состояние, как нечто неизбежное.
Только когда были принесены брачные обеты и на пальце невесты появилось кольцо, он понял, что совершил непоправимый шаг, заставлявший его с тревогой думать о будущем.
В то время он еще не утратил идеализма, свойственного молодости.
Больше всего он желал прославить имя, которое носил, и совершить героические деяния, подобные тем, которыми прославились в испанской истории его предки.
Но уже после нескольких недель супружеской жизни ему пришлось столкнуться с злоязычной и строптивой молодой женщиной, которая, как он обнаружил, ненавидела его с момента их первой встречи.
Подобно ему, она оказалась вовлеченной в супружество, не понимая, что это значит.
Будь они оба старше, они смогли бы найти что-то общее в их положении марионеток, управляемых своими родителями.
Вместо этого они ожесточенно враждовали, все больше углубляя разверзшуюся между ними пропасть.
После брачной ночи и попытки маркиза исполнить супружеский долг ни о какой любви между ними не могло быть и речи.
Жена была ему отвратительна, как какое-то гадкое насекомое, и когда она с криком потребовала от него оставить ее в покое, он с готовностью согласился.
В то же время оба они сознавали, что оказались в ловушке, из которой не было выхода. Поскольку они занимали высокое положение в свете, у них были определенные обязанности, которые им приходилось исполнять.
Свадебные подарки все еще продолжали прибывать со всех концов страны, где у отца маркиза были земельные владения. За подарки приходилось благодарить и приглашать поздравителей в гости.
Больше всего маркиза раздражал вид его жены в семейных драгоценностях, сидящей за столом на хозяйском месте.
После роскошных ужинов, где они разыгрывали роли хозяина и хозяйки, ночами он часто лежал без сна в темноте, ненавидя жену и не представляя себе, как он проведет еще один день под одной крышей с ней.
Единственным утешением для него тогда было видеть «Мадонну с младенцем» в музее Прадо. Он говорил себе, что следовало дождаться, пока он встретит женщину с таким лицом, как у Мадонны на портрете, привлекавшим его по не понятной ему самому причине.
После того как он долго и благоговейно стоял перед картиной, как перед святыней, он чувствовал, как гнев его исчезает, сменяясь безмятежностью, исходившей от картины, словно какой-то драгоценный дар.
Когда закончился медовый месяц и они вернулись во дворец маркиза, они договорились жить на отдельных его половинах и как можно реже видеться, за исключением официальных приемов.
Хотя такие условия немного ослабили напряженность в их отношениях, обстановка по-прежнему оставалась сложной.
Семья маркиза ожидала наследника, и его постоянно упрекали за то, что он не спешил обзавестись потомством.
Маркиз отлично знал, что его жена флиртовала с одним из придворных, и подозревал, что скоро тот станет ее любовником.
Он понимал, что как только это произойдет, у нее может появиться ребенок, которого он будет вынужден признать своим.
Наконец, в попытке защитить фамильную честь он открыто обвинил ее в неверности. Только впоследствии понял, что таким образом сам толкнул на этот шаг женщину, жаждавшую оскорбить и унизить его.
Когда маркиз узнал о беременности жены, подумал, что сойдет с ума. Он угрожал убить ее, а она только подстрекала его к этому, говоря, что готова умереть, лишь бы он угодил на виселицу.
Они так яростно враждовали, что среди дворцовой прислуги пошли сплетни, распространившиеся в обществе.
Вспоминая свое ожесточение, унижение, гнев, маркиз только удивлялся своему самообладанию и сдержанности.
Знать, что жена ожидает ребенка от другого, означало для него предел падения. Для маркиза, вынужденного почти ежедневно встречаться со своим соперником и лишенного возможности что-либо изменить, жизнь превратилась в сплошной кошмар, от которого не было пробуждения.
После очередного скандала, когда жена издевалась над ним, хвастаясь своим положением как предметом особой гордости, она объявила, что намерена публично объявить об этой ситуации.
– Пусть все знают! – кричала она. – Мне какое дело? Я горжусь, горжусь и очень рада иметь ребенка не от тебя, потому что твой был бы таким же мерзким и отвратительным, как ты! Я ненавижу тебя, – кричала она еще громче, – я ненавижу тебя, Карлос! Я тебя презираю! Какой же ты мужчина, если, став моим мужем, ты не сумел заставить меня любить тебя! Мне доставит огромное удовольствие иметь ребенка, который унаследует твое имя и состояние, и все будут знать, что он не твой, а ты не более чем жалкий рогоносец!
Ее слова эхом раздавались по комнате. Она с вызовом выкрикнула:
