Джефф привез нас в «Пурпурную чайную» посередине Мелроуз-авеню – над входом крупная вывеска с выписанным затейливой вязью названием. Я помогаю Минни вылезти из внедорожника, разглаживаю на ней юбку и прощаюсь с Джеффом: «До скорого. Я позвоню». А потом толкаю стеклянную дверь под вывеской.
Ой.
Видимо, у нас с Араном диаметрально разные представления о том, что такое «традиционный чай». У меня это серебряные чайники, официантки в белых передниках с оборками, крошечные сэндвичи с огурцом, крахмальные скатерти, а еще, может быть, ненавязчивая арфовая музыка и парочка мисс Марпл за соседним столиком.
В «Пурпурной чайной» ничего похожего не наблюдается. Во-первых, тут вообще нет ни столов, ни стульев, только пуфы, кресла-мешки и непонятные деревянные обрубки. Помещение полутемное, на стенах пляшут тени от мерцающих свечей. Музыка играет, но не арфа, а индийский ситар, и аромат в воздухе разносится, но не сдобы с корицей, а, скорее…
Хм. М-да. Могли бы поделикатнее, здесь все-таки не Амстердам. Развалившиеся на пуфах хипстеры прихлебывают чай, барабанят по клавиатуре «Макинтошей» и подставляют ноги и плечи массажистам в индийских шароварах. А посреди всего этого великолепия восседает Элинор в неизменном буклированном костюме, с прямой, как доска, спиной и словно высеченным изо льда лицом. Примостилась на табурете в форме гриба со стаканом воды в руке и взирает на окружающих, как королева Виктория на дикарей. Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Бедная Элинор. Она тоже, наверное, на крахмальные скатерти настраивалась.
Лицо у нее бледное и осунувшееся, но темный «шлем» на голове уложен, как всегда, волосок к волоску, и позвоночник натянут, как струна.
– Ле-е-е-ди! – вопит Минни при виде Элинор. – Мама, там ле-е-еди!
Вырвавшись, она несется к Элинор и с разбега утыкается ей в колени. Все вокруг оборачиваются, кто-то ахает умиленно. При всей чопорности Элинор, зрелище, что ни говори, трогательное. Сама не помню, когда в последний раз Минни так светилась от счастья. Вся дрожа от восторга, она то и дело с горящими глазами оборачивается ко мне, убеждаясь, что я тоже вижу это чудо. Элинор рада не меньше Минни: щеки едва заметно порозовели, а застывшее лицо слегка ожило.
– Минни, – доносится до меня. – Ну же, Минни. Как ты выросла.
Минни ныряет в крокодиловую сумочку Элинор и победоносно потрясает коробочкой с пазлом. Элинор на каждую встречу с Минни приносит пазлы, а потом собирает под восторженным взглядом внучки.
– Соберем вместе, – говорит Элинор. – Это вид на Уэлсли-Бейкер-билдинг в Бостоне. Когда-то здание принадлежало моему прадеду. Твоему предку, Минни.
Минни, кивнув завороженно, поворачивается ко мне.
– Мама, ле-е-еди!
Ее радость так заразительна, что я и сама расплываюсь в улыбке.
– Да, солнышко, леди! Здорово, правда?
«Леди» возникла когда-то из необходимости скрывать от Люка встречи Минни с Элинор – чтобы Минни не ляпнула ненароком про бабушку. Встречи, конечно, по-прежнему тайные. И сегодняшняя тоже. Но видя, как едят друг друга глазами Элинор и Минни, я принимаю бесповоротное решение. Так дальше продолжаться не может, эти прятки бессмысленны. Люк с Элинор должны помириться. Мы все одна семья.
Да, Элинор когда-то ляпнула какую-то страшную бестактность (если не хуже) про обожаемую мачеху Люка, тем самым ужасно его оскорбив. (Подробностей я до сих пор не знаю.) Так они и поссорились. Но ведь нельзя до конца жизни цепляться за старые обиды. Обиды нужно отпускать и опираться на хорошее. Глядя на Элинор, которая открывает перед подпрыгивающей от нетерпения Минни коробку с пазлом, я понимаю, что она – хорошая. Для Минни, для меня, для Люка. Да, у нее есть недостатки, но у кого их нет?
– Готовы сделать заказ? – девушка в полотняном переднике и мешковатых белых штанах подобралась так бесшумно, что я вздрагиваю от неожиданности.
– Да, спасибо! Мне обычный чай, а дочке – молоко.
– Обычный чай? – недоуменно переспрашивает девушка, словно я изъясняюсь на суахили. – Вы видели наше чайное меню? – Она кивает на буклет толщиной страниц в сорок у Элинор на коленях.
– Я не одолела, – отрезает Элинор. – Мне, пожалуйста, горячую воду с лимоном.
– Пожалуй, все же посмотрю… – Я честно листаю меню, но в глазах почти сразу начинает рябить от названий. Откуда столько? В Англии чай он и есть чай.
– Разные смеси дают разный эффект, – подсказывает девушка. – Вот, например, фенхель с мятой улучшают пищеварение, а красный клевер и крапива помогают при проблемах с кожей…
Проблемы с кожей? Я подозрительно кошусь на официантку. На что она намекает?
– Большой популярностью пользуется белый чай…
Белый? Чай не должен быть белым. Представляю, что бы этой девице сказала моя мама. Наверное, вытащила бы пакетик «Тайфу» со словами: «Дорогуша, вот он, чай».
– А у вас есть чай, превращающий жизнь в сказку? – пытаюсь поддеть я официантку.
– Есть, – не моргнув глазом, отвечает она. – Гибискус, апельсин и спирея – улучшает самочувствие и поднимает настроение. Мы называем эту смесь счастливой.
– Надо же. Тогда несите. Может быть, вам тоже, Элинор?
– Я в улучшителях настроения не нуждаюсь, спасибо, – срезает она официантку колючим взглядом.
А жаль. Хотела бы я увидеть Элинор на антидепрессантах. Пусть бы хоть улыбнулась разок нормально. Впрочем, нет, наверное, она тогда рассыплется. Сперва слетит белая пудра в уголках губ, а потом пойдет трещинами вся штукатурка, или что там у нее на лице.
Официантка передает заказ проходящему мимо парню в наряде тибетского монаха.
– Не желаете дополнительно сеанс рефлексотерапии или других холистических практик?
– Нет, спасибо. Мы просто хотели поговорить за чаем.
– Вас никто не отвлечет, – уверяет девушка. – Можно массировать ноги, голову или акупунктурные точки на лице…
Элинор содрогается при одной мысли.
– Нет, спасибо, обойдемся без тактильных контактов, – цедит она.
– Можно без контактов, – не сдается девушка. – Погадаем на таро, устроим гудящую медитацию или поработаем с аурой.
Я едва не лопаюсь от сдерживаемого смеха, косясь на Элинор. Аурой? Этим ледяным облаком осуждения, которое окутывает ее в любую жару?
– У меня нет ауры, – чеканит Элинор металлическим тоном, подмигнув мне уголком глаза. – Мне ее удалили.
Боже мой. Элинор пошутила?
Над собой?!
Я сижу как громом пораженная, официантка тоже, видимо, опешив слегка, уходит, не пытаясь больше навязать нам никаких практик.
Элинор поворачивается к Минни, которая все это время сверлит ее взглядом.
– В чем дело, Минни? – спрашивает она строго. – Таращиться на людей некрасиво. Садись за стол.
