– Какие?
– Будто с ней такое не впервые. Лоис ворует с самого детства.
– Что? – вздрагиваю я в ужасе. – Нет! Я уверена, что это был единичный случай. Не выдержала груза проблем, оступилась, с кем не бывает. Каждый может ошибиться!
– Может, – беззаботно пожимает плечами Сейдж. – Но свидетельств против нее все больше. От тех, кто с ней работал: гримеров, ассистентов. Она, оказывается, и у них воровала. Сейчас ее завалят исками.
– Боже мой!
Совесть грызет меня со страшной силой. Меня бросает то в жар, то в холод от стыда. Это я во всем виновата!
– Ну что, когда увидимся? – Сейдж ни с того ни с сего заключает меня в объятия, когда машина притормаживает у моего дома. – Хочу поручить тебе свой образ для следующего выхода на публику. Весь целиком, с ног до головы.
– Ого! – выдыхаю я, обомлев. – Я с радостью!
– И обязательно пообедаем вместе. Может, в «Спаго». Идет?
– Да! Супер!
– Мы теперь в одной обойме, Бекки.
Она снова крепко прижимает меня к себе, и в этот же миг, словно по волшебству, начинают разъезжаться задние двери внедорожника.
Толпа фотографов у ворот кажется почти привычной. Взглянув на себя в карманное зеркальце, я осторожно выскальзываю из автомобиля, потом открываю ворота пультом и машу на прощание Сейдж. По дорожке ко мне бежит Минни в цыплячье-желтом платьице, прижимая к себе, видимо, только что нарисованную картинку. Сегодня я ее оставила дома, она с утра жаловалась на боль в ухе. (Может, ободок туговато сидел.)
– Мама! – Она с гордостью демонстрирует мне рисунок, а я хватаю ее в объятия. – Шветоськи!
У Минни сейчас период «шветоськов», то есть цветочков. Люк не может выйти из дома в галстуке без «шветоськов», иначе она кидается в рев, поэтому каждое утро он цепляет единственный цветочный галстук, а потом снимает в машине. Сплошные красные кляксы на рисунке Минни на цветы, если честно, похожи не очень, но я ахаю восхищенно:
– Какие красивые красные маки!
Минни, надувшись, смотрит на кляксы.
– Это не шветоськи. Вот шветоськи. – Она тычет пальцем в едва заметную тоненькую синюю полоску. – Вот шветоськи! – Минни грозно сдвигает брови. – ВОТ ШВЕТОСЬКИ! – рявкает она голосом полководца, отдающего приказ о наступлении.
– Да, конечно, – срочно исправляюсь я. – Перепутала. Конечно, шветоськи вот тут. Красота!
– Твоя дочурка? – Оказывается, Сейдж зачем-то вышла из автомобиля вслед за мной. – Я должна поздороваться. Какая лапочка! И британский акцент – просто прелесть. Иди сюда, зайка.
Она подхватывает Минни на руки и кружит – Минни заливается радостным визгом. Лихорадочный стрекот объективов напоминает нашествие сверчков.
– Сейдж, – вмешиваюсь я. – Мы не даем фотографировать Минни.
Но Сейдж меня не слышит. Они с Минни бегают по дорожке наперегонки, радостно хохоча.
– Можно мне-е-е! – Минни тянется к зелено-розовым «Миссони». – Мо-о-ожно!
– Нет, это мои! Давай я тебе другие дам. – Порывшись в сумке, Сейдж чмокает Минни в нос и надевает на нее другие солнечные очки. – Красотка!
– Сейдж! Хватит. Минни нужно увести в дом.
Посреди этого бедлама у меня вдруг пищит телефон, сигналя о пришедшей эсэмэске. От мамы. «Бекки, срочно».
Что такое? Что могло стрястись срочного? Сердце тревожно сжимается. Ну кто так делает? Такими сообщениями только страху нагнетать. Я нажимаю кнопку быстрого набора и нетерпеливо отсчитываю секунды до соединения.
– Мам! Что случилось?
– Бекки! – Мамин голос срывается. – Папа уехал!
– Уехал? – теряюсь я. – В каком смысле?
– Улетел в Лос-Анджелес! Оставил записку! Записку! После стольких лет брака! Мы с Дженис отправились в Бистер-Виллидж
[3]
на весь день – купила чудесную сумочку в аутлете «Кэт Кидстон», – приезжаю, а его нет. Улетел в Америку!
Я в ступоре смотрю на экран телефона.
– Но зачем… то есть куда…
– В записке говорится, что ему нужно разыскать друга. Брента Льюиса? Того самого, которого он тебе поручил?
Боже мой. Опять двадцать пять.
– Но зачем?
– Не сказал! – истерически взвизгивает мама. – Я этого друга вообще в глаза не видела.
Паника в ее голосе вполне понятна. Папа вполне себе обычный человек, со всех сторон примерный семьянин, но и от него можно ждать сюрпризов. Несколько лет назад у меня объявилась взрослая единокровная сестра Джесс, о существовании которой до тех пор никто даже не подозревал.
Ну то есть папа, если честно, и сам не знал, никакой двойной жизни он не вел и никаких великих секретов от нас не держал. Но легкая мамина паранойя вполне объяснима.
– Он сказал, ему нужно что-то «исправить», – продолжает мама. – Исправить! О чем это он?
– Понятия не имею, – тяну я растерянно. – Но он сильно завелся, когда выяснилось, что Брент Льюис живет в трейлере.
– Ну живет и живет, что здесь такого? – пронзительным голосом возмущается мама. – Какое папе дело до того, где он там живет?
– Он твердил: «Так быть не должно», – припоминаю я. – Но почему, непонятно.
– Не знаю, что он там задумал и где собирается поселиться… Мне лететь за ним? Оставаться тут? Это я с Бекки, – говорит она в сторону. – Нет, Дженис, херес на второй полке. Бекки, я ума не приложу, что делать. Дженис считает, его накрыл кризис среднего возраста, а я ей: «Нет, кризис – это были гитарные репетиции. А сейчас-то что?»
– Мам, ты не волнуйся. Все будет хорошо.
– Он наверняка у тебя объявится, Бекки. Ты там за ним присматривай, ладно, детка? Пожалуйста.
– Хорошо. Позвоню, как только что-то узнаю.
Попрощавшись, я сразу же пишу папе.
«Пап, ты где? Позвони мне!!! Бекки xxx».
Боже мой, какие драмы. Что там папа затеял? Отправив эсэмэску, я разворачиваюсь, спохватившись, что уже не слышу радостного смеха за спиной. И тут же застываю в ужасе.
Сейдж позирует перед фотографами в модельных позах, а Минни в точности ее копирует. Ладонь на бедре, голову кокетливо склонила, поводит плечами назад-вперед, как Сейдж. Толпа фотографов ревет восторженно, камеры бешено щелкают.
– Стойте! – в ярости кричу я и, подхватив Минни, прижимаю ее к груди, закрывая от камер. – Пожалуйста, удалите снимки! Она же ребенок!
– Хочу махать! – Минни выворачивается у меня из рук. – МАХАТЬ!
– Нет, солнышко, больше махать не надо. – Я целую ее в макушку. – Этим людям мы не машем.
