– Это эти, как их, муляжи, – улыбнулась она, – настоящее оружие хранят в надлежащем порядке. А вот волка муж подстрелил на охоте. Он у меня из Сибири, так что охотник и рыболов. Сегодня как раз с детьми на рыбалку поехал, ну вот и решила к себе и пригласить. А вы в джунглях не охотились?
– Никогда, – честно признался Виктор, – моя работа имела несколько иной характер.
Автор надеется, что большинству читателей наверняка приходилось хотя бы раз бывать или на встрече бывших одноклассников, или сокурсников, или, на худой конец, на вечеринке бывших сослуживцев, некогда объединенных идеей выполнения одного плана производственного и социального развития. Впрочем, в последнее время такие встречи все больше заменяют общением в виртуальных сетях, и сети, словно массовики-затейники в старых домах отдыха, потихоньку заменяют взаимное критическое брожение умов и разговоры о наболевшем стандартными развлечениями – обменом скачанными с сайтов поздравительными стишками, обсуждением фоток и прочими мелкими и безобидными радостями, пожирающими интернет-трафик. Человечество, думая, что получило возможность всемирного диалога разумных существ, погружается в лунатический сон, где люди двигаются и разговаривают, но не осознают окружающего мира.
Здесь же пока было именно живое общение, слегка приправленное шампанским и столовыми винами (мужчинам предложили коньяк, но Виктор на всякий случай отказался, а Константин Иванович, как оказалось, был на диете); информационный обмен плавно дрейфовал от обязательных рассказов о себе до стихийного обмена тем, что накопилось на душе. Виктор, хотя и был одним из двух мужчин на вечере, чувствовал, что все время выпадает из разговора. Его умилял обычный бытовой уровень всплывавших в диалогах проблем: кто-то с кем-то поссорился, кто-то добился ускорения бетонирования, но теперь задача – оптимизировать график прибытия машин с асфальтобетонного завода, кто-то убедил начальство концерна – оно теперь звучало здесь, это некогда чужеродное социализму слово «концерн» – расширить участок для освоения выпуска ходового товара, кто-то разменял квартиру и сделал ремонт… Боже мой, удивился Виктор, никогда не думал, что так приятно слышать весь этот обывательский шум на фоне потрескивания дров в камине. Никаких оптимизаций и сокращений, свободные разговоры о зарплате сверху донизу, потому что большинство не считает, что кого-то несправедливо обделили, и что самое удивительное – абсолютная, спокойная уверенность в том, что завтрашний день не припасет для собеседников никакой мерзости. Общество без отбросов, этакая замкнутая экологическая фабрика, которая переработает любую щепку, любой мусор в нечто пусть не первосортное, но имеющее товарный вид и стоимость.
Светлана, сидевшая по правую сторону от Виктора, вначале не особо влезала в споры, но затем разошлась, когда речь зашла о проблемах образования, а щеки ее порозовели от даров солнечной Грузии.
– Подождите, подождите, – постучала она вилкой по рюмке, как по графину на собрании, – лично я категорически против того, что предлагают авторы «Ориентации-2000». Вся эта критика старой школы, зачем, дескать, слесарю дифуравнения, надо давать то, что больше пригодится для жизни, – это, я скажу, чисто популистский лозунг!
– Почему популистский? – донеслось с другого края стола. – Доказательства! Где доказательства?
– Пожалуйста, сейчас будут доказательства. Да, за рубежом средняя школа – это в основном подготовка к выживанию. Но когда предлагают сделать такое у нас, то забывают, зачем вообще в СССР была сделана всеобщая средняя школа. А сделана она была для того, чтобы ликвидировать вражду классов, не допустить новой Гражданской войны. Это для России было самым важным. То есть каждый, рабочий, селянин, каждый получал академическое образование, как гимназисты, как представители имущего класса. Социальный расизм был ликвидирован. А авторы «Ориентации-2000» предлагают вновь возродить кухаркиных детей, которые никогда из своего слоя не выберутся. Это уже раскол общества и опасность для государства. Сэкономить деньги на образовании и прийти к взрыву. У нас же не Швейцария.
– А что теперь делать? Всех детей СССР посылать в Оксфорд?
– Наша советская школа должна быть не хуже Оксфорда! И такой стране, как наша, это вполне под силу!
– Это случайно не после передачи профессора Орбелянца?
– Да, это путь Орбелянца! А профориентация – за счет развития продленки в старших классах. И меньше по улицам будут путаться.
– Ну, если ваше ведомство так решило, о чем мы говорим? Пригласите авторов «Ориентации» на собеседование – и вопрос снят.
– Мы тоже не можем решать все научные вопросы. А вот что касается социальной розни и порождаемой этим социальной вражды – это, извините, вопросы, которые напрямую касаются нас. Пусть думают, пусть ищут то, что всех устраивает, пусть с нами тоже советуются.
– Подождите, подождите, чего так все разгорячились. Там ведь и предусмотрена специально дисциплина – «советский человек». Все в порядке.
– Да вы поймите, – не успокаивалась Светлана, – нельзя, невозможно по учебникам дать человеку совесть, честь, нельзя просто зазубрить, что А плюс Б равно Родину любить. Это определяет бытие, структуру общества. А если мы ликвидируем статус, академическое образование, изначальный титул, который мы даем каждому, то никакими учебниками мы этого не восполним.
– Кстати, я в общем-то согласна, – дополнила вернувшаяся из кухни Антонина, – девочки, давайте вспомним, почему большевики повели за собой народ. Они доказывали, что рабоче-крестьянское происхождение благородней дворянского. И дали каждому классическое образование. Надо оно, не надо, но я боюсь, если его убрать, по новой все опять начнется.
– Да я вот еще думаю, уважаемые дамы, – заговорил не вступавший до этого в спор Константин Иванович, – что все-таки и общество за рубежом иное, чем у нас, и нельзя его решения, как на кальку, копировать. Мне вот тут притча одна вспомнилась. Жил в древнем мире такой Эрисихтон, царь Фессалии. Как-то он своих древнегреческих богов прогневал, – ну, тогда еще диалектического материализма не было, боги у них правили – ну вот, и они наслали на него богиню голода. Страшную такую, как Баба-яга, со впалыми глазами. Короче, чем больше этот Эрисихтон ел, тем больше у него был голод. Ну вот, он царство свое разорил, все продал, дочь свою в рабство продал, а чем больше ел, тем страшнее голод. И кончил он тем, что стал рвать собственное тело, отгрызать от него куски и съедать. Так вот, западная экономика на этого Эрисихтона очень похожа. Чем больше там прогресс, чем больше развито производство, тем больше возможностей тратить часть денег на рекламу, чем больше рекламы, тем, значит, в людях больше товарный голод пробуждается. И даже напрямую, в продуктах, все эти приправы, соусы всякие – это для того, чтобы пробудить больше голода. И вот сдается мне, что эта западная система образования в жертву Эрисихтону и принесена…
«В чем-то он прав, – подумал Виктор, глядя на пламя камина. – Вот, например, в девяносто первом у нас те, кто больше всех орал, от голода явно не страдали. Но орали, что все республики Россию объедают, что нельзя свободно поехать в Венецию, купить видак любой фирмы мира, построить себе трехэтажную дачу, купить «мерс»… Революцию делали больные люди?»
