Мысли его переключились на камин; он подметил, что, в отличие от особняка имперской службы безопасности, этот отопительный прибор был размерами поменьше и находился здесь скорее для уюта, чем по прямому назначению. В отделке чувствовалась некая нарочитая простота, напоминавшая о том, что настоящему охотнику, подобно своим древним предкам, проводящему дни и ночи в открытой природной среде, тепло огня важнее излишних украшений. Пожалуй, все это было даже не оттого, что хозяин увлекался охотой; городской человек легко переходит от своего мимолетного хобби к привычной обустроенной среде, меняя обстановку. Скорее, в убранстве гостиной чувствовалось стремление не уходить далеко от того, что напоминало бы некогда родное человеческому организму окружение – стремление, прямо противоположное тому, что испытывали сельские жители, которые только что переехали в город и спешили убрать с глаз долой все, что напоминало бы им о прежних неустроенностях быта. Человек возвращался к самому себе – гордому, сильному существу, готовому спорить со стихией, а не только укрываться от нее за хрупкими благами цивилизации.
– А давайте теперь наши споем!..
Вечер плавно перешел в то блаженное состояние, когда все проблемы выговорены и остались лишь чувства – а чувства можно выразить только под звуки гитары.
– Подожди, Лена, наши не сбегут. Вот Виктор Сергеевич, может, вы знаете какую-нибудь там популярную латиноамериканскую? Там вообще народ на вечеринках что поет?
Последнее из латиноамериканского, что помнил Виктор, была ламбада. Но она была как-то не к месту, а удивлять народ песнями из будущего как-то не хотелось. И не столько потому, что, кроме «Любэ», мало кто в наше время сочинял вещи для такого момента, а просто каждый попаданец, залетая в прошлое, стремится поразить предков тем, что для него дорого, и прежде всего почему-то Высоцким, хотя, с другой стороны, ясно, что кого бы ни пел попаданец, лишь бы не попсу, потому что и в прошлом от попсы народ точно так же плеваться будет. Зная это, Виктор в прошлом пел редко и избегал репертуара Высоцкого, а заодно и Окуджавы; путь эти две великие звезды навсегда остаются достоянием нашей реальности. Да и потом, не хотелось как-то в этом мире тотальных умельцев и изобретателей сиять за счет чужого творчества.
– А вы не против, если я представлю свое скромное любительское сочинительство? – спросил он. – Знаете, иногда приходит что-то в голову, записываю.
– Конечно, просим! – тут же подхватила публика. – Сейчас многие пишут! А про что песня?
– Песня… Это песня путешественников в другие годы.
– По времени? А что за мелодия? Саша подыграет.
Сашей оказалась дама, которую до этого ему представили как Александру Николаевну. Она расчехлила специально притащенную на этот вечер гитару и вопросительно посмотрела на Виктора.
– Собственно, это вальс. Тарарарам-тарарам-тара… Да, вот так примерно. Прошу, конечно, простить, потому что голос у меня далеко не оперный…
«Господи, что я делаю? Ведь столько хороших песен есть. А я тут неизвестно с чем… Ладно, все равно поздно отыгрывать».
Паровозы ушли – навсегда,
И теплушек на рельсах не стало,
Семафоры уже никогда
Не помашут навстречу составу.
И вокзальные колокола
Не пробьют расставанья, я знаю,
Уезжая в другие года, навсегда,
Что-то в прошлом мы все же теряем…
– Уезжая в другие года, навсегда, – подтянули припев голоса, и Виктор начал следующий куплет уже смелее:
Ну и бог с ним! Не стоит грустить,
Впереди еще всякого много,
Не забудьте вы лишь прихватить
Пару песен любимых в дорогу,
Майский запах родного гнезда,
И слова колыбельной из детства.
Уезжая в другие года, навсегда,
Оставляйте открытое сердце.
Он видел, как теплеют глаза людей; казалось, что-то неуловимое, какая-то тонкая дрожащая ниточка протянулась между ним и другой реальностью. Не оборвать бы…
Прихватите счастливые сны,
Мягкий шорох дыханья любимой,
И минуту одну тишины –
За того, кто бокал не подымет.
Говорят, нету этого там,
Не утянет – с собою берите,
Уезжая в другие года, навсегда,
В глубину своих душ загляните.
В книжке давних друзей адреса,
Что на станции встретят с цветами,
Наше прошлое, словно роса,
Под лучами забвения тает…
Остальное прикупим всегда
В привокзальной палатке торговой,
Уезжая в другие года, навсегда,
Не прощайтесь, чтоб встретиться снова…
Они его понимали. Они его понимали, подумал Виктор, они не видели в нем гостя, иностранца, гастарбайтера, какую-то экзотику. Что-то нашлось, нащупалось такое, что их роднило, что когда-то роднило на шестой части суши всех нормальных людей, независимо от того, что они там у себя писали в паспорте, а теперь, в этой гостиной, роднило людей России и Союза. Не логическая идея, не религиозные обряды, а – душа. То, что нельзя вогнать в строгие рамки одного государства, но и, к счастью, нельзя разделить этими рамками.
А песня заканчивалась, и под все то же потрескивание осиновых дров и отблески огня на лицах при убавленном тиристорными регуляторами верхнем свете затаенная надежда проскальзывала сквозь последние слова.
Ваш билет – календарный листок,
Вас разбудят в пути до рассвета,
Проводницы полощет флажок
Теплый ветер из давнего лета.
Вам счастливая светит звезда,
Вы прокатитесь в мягком вагоне…
Уезжая в другие года, навсегда,
Не забудьте себя на перроне.
– Ну вот, а вы скромничали, – сказала Саша, когда отзвучали аплодисменты за смелость. – Похоже на Тостолева. Слышали такого?
– Нет. Я, собственно, недавно приехал…
– Потом дадите списать слова? На следующем слете КСП хочу показать. Теперь, как в эпоху Возрождения, всем нужна новая музыка.
– Света, Саша, а теперь давайте нашу! – крикнула Валерия. – Ту, что Пахомов на втором курсе принес! Помните, в колхозе? Под Карачевом?!
…Расходиться начали где-то к десяти; Светлана стала собираться в числе первых.
– Слушайте, если это из-за меня, – предложил Виктор, – давайте я поеду, а вы еще посидите. Я эти места знаю. Надеюсь, гопников тут бродит по вечерам не больше, чем у нас.
– Еще чего, – ответила она, – в конце концов, я за вас отвечаю. Поедем на прямой маршрутке в Старый Аэропорт.
– Без вопросов. Огромное спасибо за вечер. У вас восхитительные друзья. Вообще после такого тяжеловато будет возвращаться.
– Ну, это общая проблема. У вас там, например, многие не хотят возвращаться в Союз, даже если знают, что там будет лучше.
