Наташка дернула бровями, но сделала, как просили. Опять нарвали Кольке цветов и взяли садовую клубнику, которую Полина Болотова из дома привезла.
Ольга Алексеевна строго предупредила:
— Не шуметь, не расстраивать, и главное — недолго.
Наташка Петрова, Вовка Захаров, Матвей, Даша, Саша Лазарева и Ася зашли в палату. Ася так боялась увидеть Кольку среди всяких аппаратов, трубочек, лекарств, больного и несчастного, что зашла последней. Колька им обрадовался:
— О, ребят, здорово!
Он лежал на кровати под простыней, бледный, с сонными запавшими глазами, но смотрел спокойно, весело. Встретившись с Асей глазами, на секунду стал серьезным, а потом подмигнул. И показалось, что он просто… ну, простыл, например, что встанет сейчас и пойдет с ними в футбол играть и купаться. Наташка вручила ему цветы и ягоды.
— Спасибо. Только ягоды давайте вместе есть. Меня от них уже тошнит. Кто-то каждое утро по большущему лопуху земляники приносит. Вот, видите? Угощайтесь.
Ася взглянула и поняла: земляника от гномов, сразу видно. Только они знают, где такая крупная и красивая растет. Колька опять посмотрел на Асю. Как-то по-особенному посмотрел, будто не просто смотрел, а шептал: «Пашка-дурашка, Пашка-простоквашка». Ася хотела рассердиться, но не смогла и, наверное, сама смотрела на него так же. Ребята что-то рассказывали Кольке, что-то про то, что они теперь отряд особого назначения, а он вроде бы и слушал, а вроде бы и нет, и вдруг спросил:
— Ты зачем косы обрезала?
Все разом замолчали и посмотрели на Асю. Лена всполошилась:
— Ой, правда, Ася!
— Мама подстригла, — не моргнув, соврала Ася, глядя Кольке в глаза. — У меня от них голова болит, тяжелые очень.
И никто из ребят ее не выдал. Наташка Петрова открыла было рот, но Ася посмотрела на нее, и та промолчала, только фыркнула.
Ася проснулась до рассвета, когда еще темно, но воздух уже не густой, как ночью, а будто разбавленный ключевой водой. Что-то потянуло ее на улицу. Может быть, особенный, пахнущий дальней дорогой ветер. Ася открыла окно и поняла, что ее разбудило. Пели соловьи. Не далеко, у реки, где они обычно поют в июне, а где-то совсем рядом. Их переливчатая трель была похожа на ту грустную колыбельную, что пела женщина-лебедь на берегу. Ася оттолкнулась от подоконника, легко поднялась в предрассветное небо. Как давно она не летала вот так, не по делу, а просто потому, что хочется! Не чувствовала внутри, в сердце и в животе, этот простор, этот широкий воздух! Медленно она проплыла вдоль корпуса, заглядывая в окна. Все спят. Колькина кровать белеет пустым прямоугольником. Будто Колька тоже убежал слушать соловьев и где-то ждет ее. Ася вылетела на центральную аллею и замерла в воздухе.
С пригорка открывался вид на горы и на лес, на рассветное небо. Весь горизонт горел огнем зарождающегося дня. Полосы розового, золотого, красного, желтого, голубого переливались из одной в другую, а янтарного и алого было так много, что глазам больно смотреть, и оторваться невозможно. Даже темные ночные облака были раскрашены яркими красками, будто поверх будничных, серых одежд надели праздничные — пурпурные, расшитые золотом. Над рассветно-солнечной полосой нежно голубело утреннее легкое небо. В этом небе летели два самолета. Их следы светились розовым.
Ася вдохнула глубоко, длинно, будто хотела вобрать в себя побольше этого рассветного воздуха и неба, и розовые следы самолетов, и соловьиную трель. А потом полетела, раскинув руки, прямо к горизонту. Сосны, как большие строгие птицы с темными крыльями, смотрели ей вслед.
Окунувшись в зарю, Ася вернулась в лагерь. Спать совсем не хотелось. Пролетая мимо изолятора, она увидела, что у Кольки в палате открыто окно. Ася осторожно влетела и положила на тумбочку только что сорванную ромашку. И услышала:
— Па-ашка…
Колька смотрел на нее спокойно так, ласково и без всякого удивления, будто к нему каждый день девочки прилетают. Но Колька сказал:
— Опять снишься, да? Ну ладно… А чего ты в воздухе висишь? Летаешь, что ли?
— Летаю, — вздохнула Ася и присела на краешек стула у Колькиной кровати. — Колька, это я во всем виновата. Я же не сама туда забралась, я взлетела…
— Ты, Пашка, даже во сне выдумщица. Ну разве люди умеют по-настоящему летать?
— А меня гномы научили. То есть феи…
— Ага, и Леший со Змеем Горынычем.
— Не хочешь — не верь, — обиделась Ася.
Колька тут же перестал смеяться, сказал ласково:
— Не обижайся… Хочешь, никогда больше не буду Пашкой звать?
— Да зови, пожалуйста, мне-то что, подумаешь…
Они замолчали, друг на друга не смотрели. Потом Ася сказала:
— Соловьи поют.
— Ага, а один прямо над моим окном на черемухе живет. Каждую ночь поет.
— Красиво…
— Ага. Пашка, а правда, зачем ты подстриглась, такая коса была…
— Говорю же: голова от них болит.
— Врешь ты все. Столько лет не болела, а тут вдруг заболела. Еще и во сне без кос! Почему ты мне стриженая снишься?
Ася усмехнулась:
— Твой сон, себя и спрашивай. Я пойду, ладно?
— Ну, давай.
— Спокойной ночи. То есть доброе утро. Ты поправишься, правда.
Колька криво усмехнулся.
— Помочь мне может только чудо. Это вчера Ольга Алексеевна папе сказала.
— Будет тебе чудо, — улыбнулась Ася и вылетела в окно.
Когда она пролетала мимо Единственного дуба, ее окликнули. На ветке стоял сияющий Сева в зеленом комбинезоне.
— Ася! Ура! — Сева от радости подбросил в воздух свой колпачок. — А знаешь… — он склонил голову набок, глаза стали хитрыми-прехитрыми. — Вот Сдобная Булочка вчера говорит: «Чует мое сердце, не вернется ваша Ася, не выдержит». Но это ее сердце, а мое чуяло как раз наоборот!
Ася рассмеялась. Ну и Сдобная Булочка! Как это Ася могла не вернуться?
— Полетаем? — она протянула Севе ладонь. Сева спрыгнул на нее, и они взмыли в небо.
— Сева, а я теперь всегда-всегда буду летать?
— Пока не вырастешь.
— А потом?
— Потом пыльце герани тебя будет уже не поднять. Хотя… если не повзрослеешь всерьез…
— Как это?
— Ну как, как… Знаешь, в детстве очень многие с гномами дружат, а потом вырастают и говорят, что это были детские игры и выдумки. Или вообще забывают.
— Я не забуду.
Розово-золотое солнце поднималось над горизонтом.
Глава 22
Встретившись чуть позже с Ежом и Горынычем в саду, Ася рассказала о прекрасной певунье, которую видела на берегу вчера.
