– Проклятьем грозишься! – захрипел старик Алексий. – Вот я тебе, нехристю!
– Может, и предложу, – ответил князь, не обращая внимания на визг епископа, – да только здесь ли разговаривать станем?
– Вот! Видишь, князь, как оно выходит! Как только о деле заговорил, так сразу Коварю интересен стал. Милости прошу в мою крепость. Станьте гостями, с дороги оправьтесь, а вечером и поговорим.
Клокочущий от негодования Алексий проехал мимо, видно было, что недоволен старый черт таким оборотом. Юрий нашел в себе силы вежливо поклониться и последовал за епископом. Младший брат Юрия, Давыд, видя, что прочие отправились в крепость, быстро отдал войску приказ располагаться у стен, а сам поспешил ко мне.
– Много наслышан о тебе, Коварь. Слухами о тебе, «злодее», земля полнится, да только не суеверен я! – Как бы невзначай дернув рубаху, Давыд показал мне оберег, висящий у него на груди, пониже бронзового крестика, по всему видно, старый, передаваемый из рук в руки «молот Тора».
Я прекрасно понял, что имел в виду Давыд, продемонстрировав мне этот языческий символ у себя на шее. И те слухи, что принадлежу я к роду варягов, и мое пренебрежительное, надо полагать, как и его, отношение к новой, христианской вере. Проще говоря, ему требовался союзник. Не знаю, что предложит Юрий, а вот с его братом Давыдом, наверное, стоит пообщаться без свидетелей, особенно без епископа Василия, этой ехидны с подозрительно хитрой рожей и бегающими глазками. Хотя разницы никакой, какие бы лица ни были, все одно на них хищный оскал – власти хочется! И чем больше, тем лучше!
Все равно я обязан сделать все возможное и предупредить всю эту свору мелких спесивых властителей, что близок тот час, когда явится сила, которая раздавит их словно букашек копытами бесчисленной орды. В лучшем случае оставит в живых в качестве марионеток: дергая за веревочку, затянутую на шее в виде петли, давая дышать через раз и требуя все большей дани.
Так что разошлю гонцов, передам приглашение через многочисленных купцов, неутомимо снующих по дальним и ближним краям, – авось, кто и откликнется.
Под вечер на пристани торговый люд да цеховые мастера собрались посудачить о нежданных гостях. Вся многотысячная рать муромская да рязанская весь день, почитай, отоваривалась на рынке, вот и был повод поделиться новостями.
Глядя на то, как важно выхаживает по широкому пандусу гусь, скоморох Прошка вскочил, выгнул грудь колесом и, ритмично потряхивая деревянную колотушку, стал прохаживаться по кругу, привлекая всеобщее внимание. Заложив одну руку за спину, скоморох чуть присел и тут же вскочил, зайдясь в бесшабашном танце. Притомившийся было люд заулыбался, кто-то стал прихлопывать в ладоши, вторя ритму скоморошьей колотушки.
А на змеиной горочке
Княжьи люди спорили!
Да все бранными словами
Не псалмами по писанью!
Друга дружку все по матушке!
Половицы истоптали в хатушке!
Сбитень шапками испили,
Синяков себе набили!
Под еписково крещенье,
Под Коваря наущенье – сговорилися!
Пропадом мне быть,
Чтоб мне редькой закусить,
Ни слова не совру, если только не помру!
Били жито ржаное да еду скоромную,
На иконы молилися, на судьбину злилися,
А все одно Коварю поклонилися!
Вот бояре все гундят, все гадюками шипят,
А задом к Коварю повернуться не хотят!
Вот Иван к Коварю попал в капкан,
Отчего ростовец злой? Отчего Копыто злой?
Нынче зад у боярина, что прялка, расписной!
Мои настойчивые требования собрать общий совет долго встречали упорное сопротивление. Если селянам да простому люду было давно ясно, кто в этой земле хозяин, то князья да бояре, вожди некоторых родов пока не хотели сдавать позиций и признавать во мне силу.
В назначенный день, отдавая дань традиции, все приглашенные мной собрались на вершине холма, у древнего капища вокруг большого костра. Яркие оранжевые сполохи взмывали вверх, поднимались вровень с людьми, озаряя сумрачный лес. Редко стоящие осины и березы, уже заметно облысевшие и пожелтевшие, раскачивались в такт ветру, как бы вторя жаркому огню, под стать бушующим здесь страстям. Осенний день выдался холодным и сырым, поэтому все собравшиеся жались к кострищу. К моменту моего появления оживленный спор, казалось, раскалил воздух и так бы и продолжался, если бы кто-то из присутствующих не обратил свой взор в мою сторону.
– Ага! Вот и сам Коварь пожаловал! – воскликнул боярин Михаил, наместник муромского князя Давыда в Городце-Мещерском.
Сам Давыд, как и битый мной когда-то под Рязанью его брат Юрий, сидел рядом. Да и было бы удивительно, если бы их не было, как-никак именно их земли должны будут первыми принять удар наступающего монгольского войска.
Мои пехотинцы остались у кромки леса. Ярко разодетые в красные подкольчужные рубахи, в начищенных, сверкающих доспехах, они должны были отвлечь внимание от двух сотен засадных стрелков, облаченных в камуфляжные плащи и накидки скрывшихся в зарослях. Рисковать своей шкурой при таком скоплении местной знати мне совсем не хотелось. Узнав здешние нравы, я не питал иллюзий на собственный счет и позаботился о безопасности.
– Да. Я Коварь, – представился я перед теми, с кем не был знаком лично. – Не привык я трепать языком, так что буду краток и скажу все как есть.
Стоящие до сей поры поодаль мокшанские и мордовские вожди родов переглянулись меж собой и поспешили подойти ближе, сминая ровный круг. Придвинулись также некоторые из знатных купцов и кое-кто из бояр.
– Срок вам даю до зимы! Решить наконец, что станете делать. Только ведомо мне, что никого идущая на нас кочевая орда не пожалеет. Если упретесь, станете каждый сам за себя, то быть вам убитыми и плененными. Кто не станет сопротивляться, сделается данником ордынского царя, рабом. И моим врагом, по принуждению, а не по доброй воле. Моя крепость поставлена для того, чтобы привлечь к себе идущее войско большими запасами и добычей. Татары не пройдут мимо и станут биться за каждый камень в ее стенах. Погибну я или одержу победу, то никому не ведомо. Но коли совладаю с ордой, то все, что они прежде брали, станет моим!
– Земли нашей захотел! – взбеленился муромский князь Давыд, брезгливо оглядываясь по сторонам. – Не бывать тому!
– Мертвым не все ли равно, кому их земля достанется? – парировал я, бросив на Давыда презрительный взгляд. Разочаровал он меня своей истерикой, поколебав во мне надежду, что станет со временем надежным союзником.
– Убить меня пожелал! – бушевал князь, распахивая полы дорогой расшитой шубы. – Вынь меч, варяг! Посмотрим…
Стоящий рядом с Давыдом Юрий обхватил его запястья, не давая выхватить меч, яростно шепча что-то на ухо. Я лишь презрительно хмыкнул и продолжил…
– Станете биться малым числом за крохотные свои города и крепости – не совладать вам с ордой. Соберете войско со всех земель, выйдете в чистое поле и также убиты будете. Потому что числом не взять врага! Чистое поле – их вотчина! Чистое поле – ваша смерть! Хоть от каждого князя на Руси возьмите по тысячной рати, все одно не устоите! Впятеро превосходящие противника, хорошо обученные, сильные легионы Римской империи пали пред горсткой наглых и самоуверенных воинов Ганнибала! А легион – это не рать! Там строжайшая дисциплина, какая вам неведома! Что вы можете противопоставить орде?! Числом не взять! Мечом не взять! Умом не взять! Потому как, ведомо мне, хитер и коварен ордынский военачальник!
