Заглянув к Жоре, Скорятин напомнил, чтобы «Клептократию» не сдавали в корректуру ни в коем случае. Упаси бог, кто-нибудь сольет в Интернет — тогда конец! Пусть полежит, а потом невзначай выйдет в «Отстое» у Рената. Не пропадать же такому текстищу! Если спросит гадина Заходырка, надо отвечать: «Главный стиль оттачивает!» Пусть побесится. Дочкин понимающе кивнул и, перейдя на шепот, стал бурно восхищаться статьей, мол, такой беспощадной оплеухи власть давно не получала, а так хлестко писать сейчас никто не умеет. Пигмеи! Был Юрка Чехочихин, но за длинный язык парня траванули — сгнил заживо.
— Гениалиссимус! — восхитился Жора. — Как это там у тебя? «…Иногда Кремль кажется мне разбойничьим замком феодала, мимо которого без мзды не проедет ни один обоз, не проплывет ни один караван. Кто знает, может, какой-нибудь барон фон Дрон за зубчатой стеной практикует “право первой ночи”…» Златоперый ты наш!
— Ладно-ладно… — автор поморщился от крупномолотой лести, но оценил, что соратник выучил текст наизусть.
— Ты надолго в «Агенпоп»?
— Туда и обратно.
— Без пальто?
— В машине тепло.
— Тяпнем, когда вернешься?
— Посмотрим.
— Мне ярославский автор «Серебряную казенку» привез. Спирт «Альфа», тройная очистка. А в «Кадушке» я взял белые грузди. Развесные. Из Вятки.
— Уговорил! — кивнул главред, чувствуя, как рот заполнился слюной, а душа затомилась тоской по теплой алкогольной безмятежности. — Поставь в холодильник.
— Водка должна быть холодной, а женщина горячей! — осведомленно кивнул искуситель. — Летишь в Египет?
— Скорее да, чем нет!
У входной железной двери за столом сидел охранник Женя и читал, как обычно, «Энциклопедию успеха». Напоминал он сытого кота, живущего в душевном согласии с мышами и собаками. Его обязанность состояла в том, чтобы, хмурясь, спрашивать у редакционных прихожан: «К кому и зачем?» Если посетитель путался, выдавая свою никчемность, страж должен был объяснить: день сегодня не приемный, рукописи не рецензируют, не возвращают, а телефоны отделов и электронный адрес написаны в выходных данных на последней полосе. Но охранник обычно, не дожидаясь ответа посетителя, углублялся в чтение своей суперкниги. В результате по коридору шлялся иной раз черт знает кто. Недавно забрел бомж и два дня жил в чулане для ведер и швабр. Если бы не страшный запах — обитал бы там до сих пор. И такие сторожа теперь везде, куда ни плюнь. Миллионы бесполезных мужиков в черной подогнанной униформе изнемогают от безделья. Гегемоны! Советская власть была диктатурой пролетариата, а нынешняя — диктатура секьюрити. При Сталине, любил говорить Исидор, полстраны сидело, а вторая половина охраняла. Теперь просто сидят и охраняют. Кого? Что? Сами себя? Никто не знает. Чем не тема для номера?
Увидев шефа, Женя вскочил и дурашливо отдал честь.
— Вольно! — отечески кивнул Скорятин, думая: «Выгнать бы тебя, дармоеда!»
Спускаясь вниз, он задержался на четвертом этаже — купил в магазине «Дринкс анд Дримз» у золотозубой кумычки Гюли бутылку «Абрау Дюрсо». В соседней кондитерской «Свит лайф» у волоокой армянки Сэды взял коробку с белыми шариками «Рафаэлло»: Алиса их обожала. В лавке «Тропикано» прихватил у таджика Али консервированные ананасы. Подойдя к «Меховому раю», он увидел на двери картонку с торопливой надписью:
«Уехала за товаром до 15.00»
В горле защекотала обида, которая в детстве предшествовала слезам, а теперь — тупой сердечной боли. Скорятин давно научился по-взрослому сносить оплеухи судьбы, предательства, обиды, разочарования, но если отменялось свидание с «меховой женщиной» — испытывал совершенно ребячье отчаянье. Превозмогая горе, он посмотрел на часы: без двадцати три. Возвращаться в редакцию бессмысленно, да и не хотелось нести объяснительный вздор: мол, такси не поймал, совещание отложили… Как это все надоело! Срочно бежать в Египет! Алиса обрадуется, бедная замоталась со своими шкурами, ведь у оптовиков надо найти задешево то, что можно потом продать задорого. А дураков, как известно, нет ни среди оптовиков, ни среди покупателей. Впрочем, среди покупателей попадаются: он вспомнил шубу с растянутой мездрой. Гену поразила странная мысль: а ведь она в своем «Меховом раю» занимается примерно тем же, чем он в «Мымре». Удивившись сходству профессий, главный редактор решил до возвращения любовницы скоротать время в книжной лавке «Палимпсест».
На третьем этаже, в конце коридора, ее держал Редников, тот самый подпольный прозаик, сочинивший роман «Центровые». Шаронов дал Гене на одну ночь слепую копию. Лихо написано, с тем желчным, непрощающим презрением, какое все тогда питали к социализму. Посадить автора не посадили, но в «совписовскую» литературу не пустили, точно дебошира в диетическую столовую. В 1991-м роман все-таки опубликовали, но в треске перемен книга прошла незаметно, так возвращается по амнистии душегуб, совершивший громкое, но забытое преступление. Впрочем, поначалу какой-то интерес к «Центровым» критика проявила, но Редников сдуру дал интервью: мол, я боролся за перемены к лучшему, а если бы мне сказали, что при капитализме путаны будут стоять шеренгами вдоль шоссе, я стал бы цепным псом советской власти. Тогда пустили слух, что он был платным стукачом, и лишили Соросовской стипендии. В лихие девяностые Редников для прокорма переводил Генри Миллера и книжки из серии «Улица красных фонарей». Когда читатели насытились срамотой и перестали хватать брошюрки про женщин, изобретательных, как Кулибин, и мужчин, стойких, как барсучьи султаны на гусарских киверах, он продал квартирку умершей матери и занялся мелкой книжной торговлей.
Обычно Редников сидел на стремянке в углу магазинчика и в ожидании нечастых покупателей читал Розанова или де Турайля, иногда «Бесконечный тупик» Галковского. Он отпустил окладистую бороду, но не благостную, как у батюшки, а клочковатую, с рыжими подпалинами, выдававшими в нем вольнодумца. Иногда бывший колебатель основ писал для «Мымры» эссе и рецензии — коротко, умно, зло и по делу.
— Как бизнес? — спросил, входя, Скорятин.
— Бизнес в «Газпроме». У нас тишина. За книгами пришел или так? Прочитал Эпронова?
— Не могу. Какая-то каша.
— Да, писатель не тот пошел. Думают, если в ЖЖ строчат, то и романы сочинять могут. Ерунда. Спьяну за столом все поют, без слуха и голоса, а в опере попробуй-ка! Современная литература — это опера без слуха и голоса. Выпил — спел. Возьми новый роман Карло Паэльи!
— А это еще что?
— Метафизика для дебилов. Очень хорошо идет. Людям нравится, когда автор еще глупее, чем они сами.
— Спасибо, я просто так зашел. А ты, значит, теперь совсем не пишешь?
— Так, понемногу мемуарю.
— О чем?
— О том, как диссиденты трахались без разбору и друг на друга в гэбню стучали.
— Когда издашь?
— Когда издохну. Найдут под подушкой — пусть печатают.
