Двери лифта мягко распахнулись, и Эйден, стараясь не коснуться Куин, пропустил ее вперед и подавил стон, увидев мелькнувшее стройное загорелое бедро. Что с ним? Он видел ее в куда более откровенном наряде днем в аквапарке. Скорее бы добраться до холла внизу, чтобы очутиться в гуще народа. Он дал ей слово, которое не вправе нарушить.
Краем глаза он видел ее силуэт в синем платье. Скромный купальник Куин говорил о ее целомудрии, но платье… Оно было дерзким и соблазнительным. А босоножки на высоких каблуках словно приглашали: «Возьми меня!» Он бы так и поступил, но…
Эйдену очень хотелось вырваться из кабины.
– Извини, – Куин нажала кнопку «стоп», – но я не пойду с тобой, если ты находишь мой наряд вызывающим.
Он повернулся и увидел, как дрожат ее губы. Эйден закрыл глаза, чувствуя, как галстук душит его.
– Куин, платье прекрасно подходит для вечера, но…
– Тебе не нравится.
Неужели он обидел ее?
– Я в восторге.
– Но ты…
– Боюсь нарушить обещание, поэтому тороплюсь добраться до фойе, чтобы оказаться в безопасности.
Куин заморгала, явно не понимая намека. Эйден наклонился ближе:
– Мне хочется только одного: схватить тебя, вернуться в номер, бросить в кровать и очень медленно и детально исследовать каждый…
Ее ладонь быстро накрыла его рот.
– Уже представила, – хрипло прошептала она и быстро нажала кнопку нижнего этажа. – Извини, мне показалось… – Она убрала руку. – Я никогда не носила ничего столь провокационного и решила, что, изображая соблазнительницу, зашла слишком далеко. – Юбка слишком короткая, платье так откровенно облегает тело.
Эйден снова закрыл глаза.
– Болтаю без умолку. Прости, нервы. Насчет твоего предложения…
Эйден застонал.
– Вряд ли сегодня получится…
Эйден открыл глаза и поднял бровь.
– Понимаешь, когда мальчики услышат, что мы вернулись, они бросятся навстречу, и настроение сразу пропадет.
И тут его охватил безудержный смех.
Дверь лифта распахнулась, они вышли, и Эйден наконец сказал то, что должен был сказать еще в номере:
– Дорогая, ты выглядишь сногсшибательно. Все мужчины будут мне завидовать.
Куин радостно улыбнулась ему:
– Мы отлично проведем время.
Эйден в этом не сомневался.
Куин была права. Ужин прошел отлично. Она делилась впечатлениями о косметическом сеансе, и ее восторг тронул Эйдена. Жизнь была сурова к Куин, но она не тратила время на жалость к себе и сама пробивала дорогу к счастью. Эйден был рад, что сумел доставить ей удовольствие.
– Что ты будешь на десерт?
Она покачала головой:
– Больше не могу съесть ни крошки, но от кофе не откажусь.
Эйден усмехнулся:
– Нет привычки к ночной жизни?
– Бывают исключения, когда у ребенка воспаляется ухо или болит живот. – Она огляделась. – Должна сказать, Эйден, ты выбрал уютное местечко.
Они сидели за столиком возле большого окна с видом на сверкающий огнями город.
Эйден заказал кофе для Куин и шоколадный мусс для себя. Когда официант отошел, Куин спросила:
– Как пресса узнает, что ты здесь сегодня вечером?
– Они получили намек.
– Поняла.
– Когда мы будем уходить отсюда, фотограф сделает снимки.
– Как мне себя вести – естественно или смутиться?
Эйден немного подумал. В любом случае его мать будет в курсе.
– Не имеет значения. То же самое в ночном клубе, куда мы пойдем отсюда. – Он договорился с репортерами, что они заснимут их с Куин танец, но не хотел смущать ее.
Куин поджала губы, глядя в окно.
– Что случилось?
– Мне как-то не по себе…
– Не думай ни о чем. Все в порядке.
– Ведь мы саботируем твою избирательную кампанию.
Эйден подождал, пока официант поставит на стол кофе и десерт и уйдет.
– В этом весь смысл.
– Ты всего лишь хотел вывести мать из депрессии, отвлечь от переживаний, – Куин тронула его за руку. – Почему просто не сказать родителям, что ты не хочешь быть политиком?
Как он мог объяснить Куин, что ее затея обречена? Родители любили его, но далеко не так, как Дэнни. Эйден понимал, что подобный разговор с матерью перейдет в спор, который закончится слезами, а он будет страдать от чувства вины. Он проиграет в любом случае.
– Эйден?
– Если я скажу родителям, что отказываюсь от политической карьеры, для них это будет серьезный удар.
Куин нахмурилась.
– Они вряд ли услышат, что мне хочется быть адвокатом и защищать гражданские права, и воспримут мой протест как критику их системы ценностей, отрицание всего, что им дорого. Но самое страшное – они обвинят меня в нежелании продолжить дело, начатое Дэнни. – Аппетит у него пропал. Он с тоской смотрел на свой шоколадный десерт.
– Ох, Эйден, – прошептала Куин чуть не плача. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до него. – Другими словами, твои родители готовы растоптать то, что дорого тебе, умалить дело, которому ты хотел посвятить жизнь?
– Я смогу это пережить. Они скорее простят мне провал предвыборной кампании, чем отказ от нее. Для них это равносильно предательству.
– Ты уверен?
Словно под тяжким грузом, Эйден опустил плечи. Что, если для родителей станет ударом даже попытка саботажа выборов?
– Может, ты недооцениваешь их? Почему не допустить, что они поймут тебя? Ты далеко не дурак, и Дэнни был умницей. Наверняка они тоже способны трезво мыслить. Дай им шанс поддержать тебя.
– Дэнни ушел из жизни восемь месяцев назад. Я готов рискнуть политической карьерой, но не готов нанести родителям еще один удар. Во всяком случае, не сейчас.
Они долго смотрели друг на друга, пока наконец Куин не сдалась. Однако вместо облегчения Эйден почувствовал непонятное разочарование.
Куин потянулась ложкой к его десерту:
– Невероятно вкусно, честное слово.
Когда он сделал попытку пододвинуть ей тарелочку, она остановила его:
– Ты же не захочешь танцевать с женщиной, у которой выпирает живот?
Эйден не удержался от смеха.
– Куин, когда все закончится, я бы хотел продолжать встречаться с тобой. До городка, где вы будете жить, из Сиднея всего два часа езды.
Она зачерпнула ложкой еще немного мусса и покачала головой:
