– А ты, Эйден? Для тебя это тоже был страшный удар. Ты ведь любил брата.
Мягкие интонации ее голоса сняли напряжение.
– Я… – Он схватил бутылку и сделал большой глоток прямо из горлышка. – Пойми, Дэнни был полон жизни, полон оптимизма. В одну минуту он мог разогнать грусть. Вокруг него всегда слышался смех. Не прилагая усилий, он сразу становился душой любой компании. С его уходом мир погрузился во тьму.
Эйден никогда не говорил этого вслух – не мог сказать горевавшим родителям, а тем более посторонним. Куин придвинулась ближе, так что их плечи соприкоснулись, взяла его за руку. Как ни странно, он испытал облегчение.
– Мне всегда недоставало брата или сестры. Не представляю, как бы я перенесла такую потерю.
Потерю? Они не потеряли его, Дэнни был вырван, украден у них. Однако сохранились воспоминания, память, которую он сбережет до конца дней. Куин лишена этого. Что-то переменилось в его душе. Ему захотелось обнять ее. Эйден потерял брата, но никогда не испытывал одиночества, как Куин.
– Я не знал, как утешить родителей. Дэнни нашел бы способ. – Эйден чувствовал успокаивающее тепло ее тела.
– Эйден Фейерхол, ты не можешь этого знать! Не можешь представить степень отчаяния брата, если бы он был на твоем месте.
Эйден покачал головой. Дэнни бы знал, что надо делать. Кроме того, все вокруг понимали, хотя никогда не говорили вслух, что, окажись он на месте брата, родители горевали бы меньше. Он даже вздрогнул от горькой мысли.
Куин сжала его руку, возвращая к реальности:
– Как смерть Дэнни повлияла на твое решение оставить любимую работу и стать политиком?
Глупо рассчитывать, что мысли этой женщины целиком заняты переездом через всю страну на новое место и двумя непоседами сыновьями. От нее ничего не ускользало.
– Дэнни мечтал стать политиком. – Он облизнул пересохшие губы. – Как ты знаешь, Фейерхолы всегда занимали важные административные посты.
– Твой отец, дед и прадед – да, но никто не мог предполагать, что случится с Дэнни.
Их взгляды встретились. В глазах Эйдена отражались искры догоравших углей.
– Единственным, что принесло бы родителям хоть какое-то облегчение, было мое обещание занять место Дэнни на политическом поприще.
Куин приоткрыла рот. Ее искреннее сочувствие согревало его.
– Ох, Эйден, – прошептала она, – разве так страшно пропустить одно поколение?
Он сжал челюсти.
– Вряд ли я бы выбрал политическую карьеру добровольно, и, возможно, из меня получится ужасный политик, но…
– Ты станешь прекрасным политиком. Но это будет тяжким бременем, если у тебя к этому не лежит душа.
Он на секунду прикрыл глаза.
– Я стою перед выбором: бросить политику, разбив сердце родителей еще раз, или взяться за дело, к которому я равнодушен.
Куин тихо выругалась, но он услышал и повернулся, вопросительно подняв брови.
– Извини, – пробормотала она. – Я только усугубила ситуацию советом попросить мать помогать тебе в предвыборной кампании.
Он отрезал себе путь к отступлению, но изменить все равно ничего нельзя, и Куин тут ни при чем.
– Ты делаешь большую ошибку, Эйден.
Он пожал плечами. Какие проблемы? Что означает его личное счастье в глобальном масштабе? Он всего лишь отказывается от дела, которое сам выбрал.
Его плечи поникли.
– Ничего еще не потеряно, – убеждала его Куин, – пусть выборы идут своим чередом, просто передай полномочия своему ближайшему заместителю.
Эйден был благодарен ей за участие, но он не мог подвести родителей: они сейчас слишком уязвимы.
– Ты предаешь Дэниела.
Он напрягся и со злостью рявкнул:
– Предаю? Продолжая его дело? В память о нем?
Куин вздрогнула и отпустила его руку, будто лишая поддержки.
– Мы сохраняем память о любимых, когда вспоминаем их, говорим о них, а не делаем посмешище из того, что для них дорого.
– Посмешище? – оскалился Эйден.
– А как ты это назовешь? – Она сверкнула глазами. – Он любил политику, так? А ты… собираешься, стиснув зубы, имитировать политическую деятельность. Думаешь, ему бы это понравилось?
Эйден задыхался от обиды.
– Действительно любящий брат велел бы тебе заниматься своим делом. Он бы коленом под зад выкинул тебя из политики за то, что ты пошел туда из сострадания к родителям. Политика – серьезное дело, а не игра… А главное, заняв его место, ты его не вернешь.
У Эйдена шумело в голове так, словно там гулял ветер. Все его аргументы рассыпались в прах перед неумолимой логикой. Он с трудом поднялся, но не знал, что делать дальше: бежать? Остаться и спорить? Спрятаться?
Прислонившись к обломку скалы в темноте, за границей освещенного круга, он согнулся, пытаясь набрать воздух в легкие. Он не слышал, как подошла Куин и обняла его. Не устояв, он охватил ее руками, зарылся лицом в плечо.
Он не вернет Дэнни, как бы страстно ни желал этого.
– Ты не представляешь, как мне тяжело, Куин. – Голос его дрожал и прерывался. – Боль разрывает меня изнутри. Прошу Бога, в которого не верю, дать хоть короткую передышку, но… ничего не помогает.
– Я знаю, малыш, – ворковала она, прижимая к себе его голову, словно он был Робби или Чейзом.
Эйдена била дрожь. Он ничего не видел и не слышал, погружаясь в бездонную черную дыру. Сопротивление бесполезно. Из пучины не было выхода. Рыдания сотрясали его тело.
Однако через какое-то время до него донесся голос Куин. Дрожь почти прекратилась, и он снова мог дышать. Эйден стоял, вцепившись в Куин, согреваясь теплом ее тела, чувствуя, как отступает безысходное отчаяние. Наконец он поднял голову, вытер глаза и произнес самое страшное ругательство, которое знал. Куин не моргнула глазом. Он снова выругался.
– Я плакал, как беспомощный младенец, да?
– Ох, только не начинай. – Она села рядом.
Эйдену не хватало ее тепла, и он пожалел, что отпустил ее.
– Не говори, что настоящие мужчины никогда не плачут.
Он заморгал.
– Не верю, что ты так старомоден. Ты живой человек, правильно? Мужчины чувствуют так же глубоко, как и женщины. Или хочешь сказать, что сильный пол не способен на искренние переживания?
Конечно, способен. Может, не все его представители… У него были сомнения насчет Филиппа.
– Замыкаться в горе очень вредно. Горе вытесняет добрые воспоминания, которые стоит сохранить.
– Что хорошего могут дать слезы?
Она метнула в него взгляд, заставивший его улыбнуться, потом вскочила, наполнила вином бокал и протянула ему.
